Где-то севернее катилось на запад наступление, начатое на Курской дуге. Основная часть войск была переброшена туда. Поэтому такой редкой была наша цепь, один солдат или сержант на пять-семь метров. Правда, боеприпасами мы были обеспечены хорошо. От прежнего хозяина окопа мне досталась цинковая коробка, где россыпью и в картонных просмоленных пачках лежали штук сто пятьдесят патронов и две гранаты РГД-42. Еще сотню с лишним патронов и четыре таких же гранаты мне выдали позавчера утром. Я взял бы и больше, но на меня навьючили две коробки с пулеметными лентами, которые за два дня так оттянули руки, что пальцы сгибались.
Часов в одиннадцать принесли сразу завтрак и обед, уже по фронтовой норме. Наваристый суп с макаронами, пшенную кашу со свининой, чай, сахар и хлеб. Голод меня не отпускал. Я съел все. Снова потянуло на сон, но Шишкин приказал мне занять пост и указал ориентиры. Слева подбитый танк, справа — большой пучок смятой в кучу колючей проволоки и обломков кольев.
— Следи внимательно. Если немцы в своей траншее зашебуршатся или шум моторов услышишь, сразу докладывай. Заснешь — пеняй на себя! Здесь фронт.
— А если немец появится — стрельнуть можно?
Шишкин с минуту подумал.
— Как хочешь. Вообще-то комбат приказывал проявлять боевую активность. Но с такого расстояния все равно не попадешь.
Я так и не понял, стрелять мне или не стрелять. Федя Малов крутился возле меня и горячо советовал:
— Бей сразу. Особенно если офицер появится.
— Без оптики не попаду, — сказал я. И честно признался: — Да и с оптикой расстояние слишком большое. Вряд ли получится.
Кривой Семен, услышав наши разговоры, погрозил мне маленьким грязным кулаком:
— Не вздумай палить. Ни в кого ты не попадешь, снайпер хренов, а мы в ответ полсотни мин получим.
Я не стал спорить. Сплюнул себе под ноги и, зарядив винтовку, принялся наблюдать за немецкой траншеей. Подошел командир нашего отделения Асхат Абдулов. Мы с ним уже познакомились, когда пополнение распределяли по взводам. Постоял со мной минут двадцать. Рассказал, что в селе под Чистополем у него остались двое сыновей. Один родился уже после ухода на фронт.
— А у тебя, Николай, дети есть?
Я засмеялся.
— Какие дети? Я в семнадцать в армию ушел.
Получилось с оттенком хвастовства. Доброволец — герой! Но Абдулов сказал, что я смелый парень.
— Какой там смелый, товарищ сержант.
— Не надо «сержант». Асхатом меня зови. И голову сильно в одном месте не высовывай. Снайперу попадешь на прицел. Или из крупнокалиберного даст, ахнуть не захочешь.
Наверное, сержант хотел сказать «не успеешь», но не смог подобрать нужное русское слово. Достал из кармана и показал увесистую пулю размером с обрезок толстого карандаша. Я подержал ее в руках. Тяжелая.
— Рядом с головой ударила. Из земли выкопал.
Я хотел продолжить разговор с Абдуловым насчет снайпера, но татарин, ободряюще кивнув, пошел дальше. Хороший мужик, душевный. Сколько ему лет? Может, года на четыре старше, а уже двоих детей имеет.
Немецкая траншея шевелилась, жила своей жизнью. Высовывались каски, раза три начинал молотить пулемет. Ничего особенного. Я сдал свой пост и терпеливо ждал ужина и махорки, но вместо этого получил взбучку от ротного. Когда Черкасов быстрым шагом проходил мимо, я, как положено, встал. Капитан отрывисто спросил:
— Фамилия?
— Красноармеец Першанин.
— Чем занимаетесь, Першанин?
Я чуть не брякнул «отдыхаю», но вовремя сообразил, что какой может быть отдых посреди дня. Я же не разведчик, который с ночной вылазки вернулся.
— Да вот, патроны протираю. Винтовку почистил.
Капитан покосился на цинковую коробку с моим боезапасом и выдернул из руки винтовку. Я был спокоен, винтовка была хорошо почищена и смазана. Но капитан проверил предохранитель и рывком передернул затвор. Из казенника вылетел патрон, который я загнал еще на посту.
— Тебя чему, недоделок, полгода учили? Жить надоело или кому-то брюхо решил прострелить? Патрон в патроннике, предохранитель снят! Ты атаку готовишься отражать? Мало у нас самострелов и смертельных случаев из-за разгильдяйства!
На меня посыпался отборный мат. Потом капитан обернулся к Шишкину.
— Разберись с дураком! — и, обматерив меня напоследок, ушел.
Шишкин и Абдулов помогли мне аккуратно вложить обойму в магазинную коробку, поставить оружие на предохранитель и терпеливо, по очереди, объяснили, какому риску я подвергал себя и окружающих.
— Достаточно случайно зацепить крючок — и сразу выстрел, — махал перед моими глазами пальцем старший сержант Шишкин. — В первом батальоне в прошлом месяце такой же раздолбай дружка наповал уделал. Только мозги посыпались. Даже если себе руку или ногу прострелишь, как минимум в штрафную роту угодишь. Самострел!
Абдулов, в свою очередь, рассказал пару подобных историй и назвал меня раззявой.
— Я думал, ты серьезный парень, комсомолец, а ты!
Он безнадежно махнул рукой. Не оставил мою промашку без внимания и кривой Семен. Тот заставил проверить запалы у гранат. Федя Малов меня успокаивал, но настроение было крепко испорчено. Капитан Черкасов, такой видный офицер, с орденом Красной Звезды, а ругается как сапожник.
Но все быстро меняется. Вскоре все забыли про мое злосчастное упущение, а я, заметив капитана, старался отвернуться. Мог бы и по-человечески сделать внушение, без оскорблений. Сапожник! Как мало тогда я знал, что такое война.
Летний день тянулся бесконечно долго. Я уже хорошо представлял наши позиции, и они казались мне слабыми. Немец наверху — из траншеи не высунешься. Штаб и тылы полка располагались в раскидистой степной балке, в километре за нашими спинами. Из этого километра половину расстояния представляла выгоревшая за лето степь, испещренная воронками разного размера. Меня поразило обилие куч человеческих экскрементов, буквально за линией траншеи. Здесь же, как на свалке, валялись пустые консервные банки, какое-то спекшееся тряпье. Федя Малов поймал мой взгляд:
— Свинство какое-то.
А я почувствовал резь в животе. Только куда идти? Семен, мой сосед по траншее, подбодрил меня:
— Плохо воняет? А ты вылезь, если приспичит. Если за десять секунд управишься, может, и выживешь.
Я решил терпеть и подумал, какой дурак загнал нас в эту низину, которую наверняка заливает во время дождей. Нет бы зацепились за ту гряду, шагах в пятистах позади, если высоту взять не осилили. Справа от нас тянулся сверху вниз глубокий, поросший терновником овраг. Он шел от немцев и, говорят, был сплошь заминирован. За оврагом держала позицию уже другая дивизия.
Через час терпеть стало невмоготу, и Семен посоветовал:
— Иди, сходи вон в тот окоп. Сделаешь дело, и лопаткой за бруствер выбросишь.
