Книга Командир штрафной роты, страница 4. Автор книги Владимир Першанин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Командир штрафной роты»

Cтраница 4

Старший политрук Богородский, «духовный отец» нашей роты, служил под Смоленском. У него было двое или трое детей, старики на руках, и он успел эвакуировать свою большую семью в нашу Ульяновскую область буквально под бомбами. Богородский немного воевал, был ранен, а затем сумел получить направление в учебный полк. Он боялся фронта. Особенно это было заметно, когда время от времени вместе с выпускниками отправляли на передовую наших преподавателей. Заменяли их фронтовиками, выписавшимися из госпиталей, а нередко ловкачами, втесавшимися в «учителя». Хотя как они могли научить нас воевать, не нюхая фронта?

Над боязнью Богородского попасть на передовую мы втихомолку подсмеивались. Много позже я понял, что старший политрук, успевший нюхнуть мясорубку сорок первого года, больше, чем за себя, боялся оставить без кормильца свою большую семью, непривычную к деревенскому труду и быту. Он переводил им всю свою зарплату и даже пересылал мелкие подарки (лепешки, сало, яйца), иногда перепадавшие ему от родителей курсантов.

Богородский хорошо знал — и в сорок втором году с фронта живыми практически никто не возвращался. Разве что без руки или без ноги, а то и вообще без конечностей. В Инзе я уже видел такого бедолагу. Ноги, оттяпанные по самое никуда, одна рука, тележка, утопающая в грязи, и засаленная шапка со звездой — для милостыни. Но разве семья может служить оправданием для трусости? В нашей семье отец и брат Федор больше года воевали, и я добровольцем пошел.

Богородский неплохо к нам относился, не орал, когда мы засыпали на его «проповедях». Просто приказывал встать, и парень потихоньку очухивался. Как и многие преподаватели, он нес много ненужного и, я бы сказал, вредного. Это я понял позже, на фронте. Нельзя недооценивать и пренебрежительно относиться к врагу. А ведь из речей таких «наставников», как наш замполит, следовало, что техника и оружие у нас самые лучшие, немцы почти разбиты. От залпов «катюш» фрицы поголовно кладут в штаны, а танки Т-34 и KB («Клим Ворошилов») практически невозможно подбить. Такая у них мощная броня и такие у немцев хреновые пушки. Хотя в сорок втором году немцы уже активно применяли подкалиберные и какой-то процент кумулятивных снарядов, пробивающих броню и «тридцатьчетверок» и КВ. Сколько их сгорело и погибло людей в бездарном весеннем наступлении под Харьковом! Но об этом предпочитали умалчивать и тем более «не пугать курсантов».

Ну ладно, бог с ним, с Богородским! Начал я, наверное, не с самого главного. Чтобы закончить тему, скажу, что ходили сплетни, что наш замполит ходит в сорок лет всего лишь «старшим политруком» из-за своей фамилии. Ну, это, по-моему, чушь. Говорили еще, что у Богородского не все в порядке с происхождением, а держат его как грамотного политработника.


В январе морозы шарахнули под тридцать и больше. В казарме стоял колотун. Спасало только движение. В шесть часов, еще в темноте, подъем, зарядка, пробежка с километр. Потом довольно сытный завтрак: каша (чаще с подсолнечным маслом), увесистая четвертушка хлеба, настоящий горячий чай, порция сахара. Кто не наедался и был, по мнению начальства, слишком худым, получал иногда добавку. Я хоть и выглядел крепышом, но в дополнительной кружке чая мне не отказывали. Я и сахар делил всегда на две кружки. Как в поговорке говорилось: «Чай не пил — какая сила!»

Много занимались тактическими занятиями, но в основном однообразными: «Взвод в обороне» или «Взвод в наступлении». Учились ползать по-пластунски. Мороз, снегу по колено, а где и по пояс, а мы ползем с деревянными винтовками. Впрочем, снег уминали быстро. Если за ночь свежего не подвалит, то в радиусе километра он был примят нашими животами и ботинками.

Боевые винтовки и валенки мы получали при заступлении в караул, а «штатным оружием» пока были деревянные винтовки и доски-трещотки, которые изображали пулеметную стрельбу. Хоть и посмеивались мы над деревяшками, но в основном все понимали серьезность происходящего. Позже, на фронте, мне иногда приходилось видеть маршевые роты, брошенные с ходу в бой, не прошедшие нормальной подготовки. И как ползли новобранцы на четвереньках, а пули и осколки валили их, не прощая лишних тридцати-сорока сантиметров, которые выпячивали над землей свежеиспеченные бойцы.

Запомнился командир нашего второго взвода, лейтенант Морозов. За глаза мы именовали его коротко — «Мороз». Лихой парень, лет двадцати с небольшим, прошедший передовую и пробывший там не месяц-два, как Богородский, а воевавший с сорок первого, дважды раненный и направленный учить, как надо воевать, нас, сопляков.

Отчаянный матерщинник, всегда в куртке (шинель Морозов надевал только на строевые смотры), в начищенных яловых сапогах и кобуре с ТТ, которая висела на ремне совсем не так, как у других преподавателей. Ближе к животу, что ли, или как-то еще, но удобно. Чувствовалось, что хорошо повоевавший лейтенант нашел ей правильное место и выхватывал пистолет в считанные секунды. По слухам, Морозов, выбираясь из окружения, застрелил пять или шесть немцев и вывел целую роту.

Он умел заразить нас азартом настоящего боя, забыть, что винтовки деревянные и мы находимся в глубоком тылу. Обычно четыре взводных отделения Морозов делил на две группы. Одна наступала, другая оборонялась. Мы, кто помоложе, порой в такой азарт входили, что, сцепившись, расшибали и носы друг другу и прикладом так получали, что отходили потом полдня.

Запомнились мне перекуры, когда солидно сворачивали самокрутки и взводный рассказывал по нашим просьбам о войне. Что мне запомнилось? Лейтенант говорил много о немецкой авиации. Учил нас сразу искать укрытие или просто падать и не шевелиться. Жестикулируя левой ладонью, с огромной багровой вмятиной, он говорил быстро, глотая окончания слов:

— Самый поганый самолет — «лаптежник» (имелся в виду немецкий пикировщик Ю-87). Бронированная сука, пузо, как у судака, блестит. Целую тонну бомб тащит. Два пулемета впереди да еще один у стрелка с тылу. Пикирует с таким воем, что молодежь с перепугу из окопов выскакивала. А ему только этого и надо. Высыплет с полсотни осколочных десятикилограммовок. Где руки, где ноги оторванные валяются. Или фугаску с полтонны шваркнет, но это уже по цели. По укреплению, по тяжелой батарее. Земля трясется, подбрасывает людей, а ты не робей. Все равно мимо! Свою бомбу не услышишь, да и редко прямые попадания случаются.

— А если его из винтовки? Да целым залпом? — спрашивал кто-то из молодняка.

— Бесполезно, — отмахивался взводный. — Во-первых, взводом не получится, половина в землю влипла и себя не помнят. Находились ребята, били из винтовок и «дегтярей». Иногда попадали, но лишь искры летели. Броня! «Лаптежника» пушкой только возьмешь или, на крайняк, из крупнокалиберного пулемета. Да и врезать, знать куда надо. Спереди в мотор или в хвостовину очередь засадишь, тогда хоть какой-то шанс.

— А «шанс». Что это такое? — спрашивал мой дружок, Никита Лыков.

Лейтенант терялся, толком не умея объяснить.

— Ну, возможность. Удача.

— И сбивали?

Мороз усмехался:

— Я лично такого не видел. Но пугали фрица хорошо. Ударит по броне очередь, он сразу вверх. Бомбы куда попало сыпет, а другие самолеты высоту спешно набирают. Значит, и бомбежка не такая точная.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация