Я даже разглядел характерную командирскую рубку-нашлепку на башне. Венгерские танки «Туран» с 75-миллиметровой пушкой.
Танки вместе с минометами долбали нашу единственную батарею. Ожили пулеметы, которые с легкостью доставали даже залегших бойцов. Люди бросались в воронки, прятались за бугорки. Я тоже свалился в воронку, следом за мной — Андрюха. Подполз Миша Злотников с разорванным, пропитанным кровью рукавом фуфайки. В воронке мы втроем едва помещались, наружу торчали сапоги, которые мы старательно подтягивали под себя. Нас слегка прикрывал земляной гребень метрах в трех впереди.
— У меня человек тридцать побило, — закричал на ухо, как глухому, Михаил. — Башку не поднять!
— Что с рукой?
— Осколок слегка порвал. Видел, что сволочи учудили? Бензин кончился, танки в землю закапывают. Я эти мадьярские «Тураны» знаю. С усиленной броней да еще гусеницы подвесили. Не берут их «полковушки».
Я оглянулся, вытянув шею. Едва не получив очередь в макушку, ткнулся лицом в слегка подсохшую, пахнущую сыростью землю. Но успел разглядеть, что наших пушек осталось всего две. С расстояния шестисот с лишним метров (они стояли чуть позади траншеи) их снаряды не пробивали мадьярские башни, а 75-миллиметровые пушки «Туранов» были наполовину прикрыты броневыми кожухами. Миной накрыло один из наших «максимов». Вместе с землей взлетел исковерканный щиток, какие-то ошметки, обрывки лент.
— Вперед! — кричал Самро, подбегая к нам с автоматом в руке.
Очередь хлестнула под ноги замполиту. Я думал, его срежет, но он, как-то ловко вывернувшись, плюхнулся к нам четвертым. Еще одна очередь зарылась в основание земляного гребня. Мы долго ворочались, пока не смогли хоть как-то пристроить оружие. Стрелять не торопились. Если нами займутся всерьез, гребень и края воронки нас не спасут. И еще я понимал, что в течение нескольких минут нам надо убираться отсюда. Эти модернизированные «мадьярские жестянки», как не очень умно отозвался один из штабных офицеров, были напичканы оптикой, а на командирской башенке имелся перископ. Наша удача, что мы пока ничем не выделялись среди массы бойцов, а оба танка вели дуэль с «полковушками». Если ближний шарахнет по нашей воронке, братская могила всем четверым обеспечена. Не с первого, так со второго снаряда.
— Надо подниматься, — сказал я. — Здесь нам жизни не дадут. Вначале мы с Андреем, а вы прикрываете.
Я уже наметил метров десять первой перебежки. До куста акации с излохмаченной верхушкой. Капитан Самро и старлей Миша Злотников, старше меня по званию, молча согласились, понимали, что хоть и новичок в роте, но опытнее их обоих.
— Я подниму вон ту группу, человек пятнадцать, — я показал направление в сторону лежавших под огнем штрафников. — Ты, Михаил, хоть за шиворот, поднимай своих. Пока еще «полковушки» нам помогают.
Все! Вперед. Я был уверен, что не пробегу много. Здесь и будет мой конец. Но пули свистели мимо, а я за шиворот рванул первого попавшегося штрафника.
— Вперед! Не подниметесь — сдохнем все!
Двое вскочили. Кого-то поднимал Чеховских. Еще один влип, сжавшись в комок. Я пнул его в бок. Пискляво матерился Андрюха Усков, дергая за шиворот тыловика Хотинского. Правее поднимали взвод капитан Самро и Злотников. И кричал, перекрывая треск очередей, майор Малышкин:
— Вперед, мужики! Убью, кто лежать будет!
Я бежал, стреляя на ходу. Меня опередили несколько штрафников. В том числе Чеховских. Мы сумели пробежать еще очень много. Целых сто метров. За это время вокруг меня упали не меньше десятка человек Потом я с ходу плюхнулся на землю, угадав, вот они летят навстречу, мои пули. Очередь, фырча, пронеслась метрах в полутора. Рядом лежал мой писклявый вестовой Андрюха. Чуть дальше Чеховских, Лыков и еще человек двадцать штрафников. Среди них ворочался и матерился на чем свет стоит Самарай. Двухметрового вора было трудно с кем-то спутать.
До немецких позиций оставалось метров девяносто. Мы лежали на склоне в промоине глубиной полтора метра. Она шла сверху вниз, но, наткнувшись на твердый известняк, поворачивала и, уходя наискось, сравнивалась с землей. Пробитая талой водой канава длиной шагов двадцать пять была нашим жизненным пространством. Батальонные минометы немцев молотили по нашим товарищам, двум упрямым пушкам и уцелевшим «максимам». Но долго терпеть у себя под носом двадцать с лишним русских солдат фрицы не станут. Что-то надо было решать. Последний бросок? Прямо на пулеметы?
Мы лежали на пологом скате, и сверху было хорошо видно, что происходит в полосе наступления роты. Правее, позади нас наглухо залег взвод Злотникова. Он был в центре. И ему приходилось тяжко. Первый взвод во главе с Малышкиным продолжал перебежками наступать на правом фланге. Его немного прикрывали минометы соседнего батальона. Но основная масса бойцов лежала. Кто-то, не выдерживая, шарахался назад. Тех, кто поднимался и бежал, настигали пулеметные очереди. Пули доставали и отползавших назад. Все больше неподвижных тел оставалось на поле. Кричали, ворочаясь, раненые. К ним тянулись желтые светящиеся трассы, добивая бойцов.
Ящерицей приполз ординарец командира роты. Сунул вырванный из курительного блокнота листок. Несколько корявых фраз: «Самро, Злотник, Першанин. Вперед по красной ракете. Готовность пять минут». Ординарец, не вступая в переговоры, приготовился двинуть в обратный путь, но я сжал его костлявое плечо, подтянул поближе:
— Лежи здесь.
— Меня…
Договорить ему не дали, позади кричал сержант Василий Лыков:
— Замполита ранили! Помогите.
Притащили Самро. Капитан пытался встать, и его с трудом удерживали двое бойцов. Расстегнули портупею, стянули шинель. Левая рука, перебитая выше локтя, была вывернута, а рукав новой гимнастерки был сплошь пропитан кровью. Располосовали, смяли гимнастерку и нательную рубашку. Белое от потери крови и холода тело. Из раны на руке торчал осколок кости. Еще одна пуля пробила правое плечо выше ключицы.
Лыков вместе с Чеховских быстро бинтовали раны. Танкист, не найдя деревяшки для лубка, каблуком переломил саперную лопатку и примотал черенок к руке. Если руку удалось перетянуть ремнем, то из раны на плече продолжала сочиться кровь. Уносить капитана было некуда. Теперь его жизнь, как и жизни десятков копошившихся, прятавшихся от пуль и мин людей, зависела от того, смогут ли остатки моего взвода и люди, которых подвел к траншеям Малышкин, одолеть броском последние десятки метров.
— Я поползу, — настойчиво повторял ординарец. — Время идет.
— Я же сказал, подожди! Передай майору, что видел, и попроси еще пять минут. Мы гранатами попытаемся немцев вышибить и хоть одну башню заткнуть.
— Ясно.
— Сколько вас там?
— Человек сорок, — уползая, обернулся ординарец. — Сейчас уже меньше.
Обе танковые пушки покончили с последней «полковушкой», но один из снарядов повредил поворотный механизм башни ближнего «Турана». Она посылала снаряды перед собой, в состоянии лишь слегка доворачивать ствол. Зато второй танк быстро добивал станковые пулеметы.
