В важнейших политических и принципиальных
делах и вопросах суды решают, как мы им предписываем, видят дела в том свете,
каком мы их облекаем для гоевской администрации, конечно, через подставных лиц,
с которыми общего как бы не имеем, – газетным мнением или другими путями…
Даже сенаторы и высшая администрация слепо принимают наши советы. Чисто
животный ум гоев не способен к анализу и наблюдению, а тем более к предвидению
того, к чему может клониться известная постановка вопроса. В этой разнице
способности мышления между гоями и нашими можно ясно узреть печать
избранничества и человечности, в отличие от инстинктивного, животного ума гоев.
Они зрят, но не предвидят и не изобретают
(разве только материальные вещи). Из этого ясно, что сама природа предназначила
нам руководить и править миром. Когда наступит время нашего открытого
правления, время проявлять его благотворность, мы переделаем все
законодательство: наши законы будут кратки, ясны, незыблемы, без всяких
толкований, так что их всякий будет в состоянии твердо знать.
Главная черта, которая будет в них
проведена, – это послушание начальству, доведенное до грандиозной степени.
Тогда всякие злоупотребления иссякнут вследствие ответственности всех до
единого перед высшей властью представителя власти. Злоупотребления же властью,
лежащей ниже этой последней инстанции, будут так беспощадно наказываться, что у
всякого отпадет охота экспериментировать свои силы.
Мы будем неукоснительно следить за каждым
действием администрации, от которой зависит ход государственной машины, ибо
распущенность в ней порождает распущенность повсюду: ни один случай
незаконности или злоупотребления не останется без примерного наказания.
Укрывательство, солидарное попустительство между служащими в администрации – все
это зло исчезнет после первых же примеров сурового наказания.
Ореол нашей власти требует целесообразных, то
есть жестоких наказаний за малейшее нарушение, ради личной выгоды, ее высшего
престижа. Потерпевший, хотя бы и не в мере своей вины, будет как бы солдатом,
падающим на административном поле на пользу Власти, Принципа и Закона, которые
не допускают отступления с общественной дороги на личную от самих же правящих
общественной колесницей.
Например, наши судьи будут знать, что, желая
похвастать глупым милосердием, они нарушают закон о правосудии, который создан
для примерного назидания людей наказаниями за проступки, а не для выставки
духовных качеств судьи… Эти качества уместно показывать в частной жизни, а не
на общественной почве, которая представляет собою воспитательную основу
человеческой жизни.
Наш судьбоносный персонал будет служить не
долее 55-летнего возраста, во-первых, потому, что старцы упорнее держаться
предвзятых мнений, менее способны повиноваться новым распоряжениям, а
во-вторых, потому, что это нам доставит возможность такой мерой достигнуть
гибкости перемещения персонала, который этим легче согнется под нашим
давлением: кто пожелает задержаться на своем месте, должен будет слепо
повиноваться, чтобы заслужить этого.
Вообще же наши судьи будут избираемы нами из
среды только тех, которые твердо будут знать, что их роль карать и применять
законы, а не мечтать о проявлении либерализма, за счет государственного
воспитательного плана, как это ныне воображают гои… Мера перемещения будет
служить еще и к подрыву коллективной солидарности сослуживцев и всех привяжет к
интересам правительства, от которого будет зависеть их судьба.
Молодое поколение судей будет воспитано во
взглядах о недопущении таких злоупотреблений, которые могли бы нарушить установленный
порядок отношений наших подданных между собою. Ныне гоевские судьи творят
поблажки всяким преступлениям, не имея представления о своем назначении, потому
что теперешние правители при определении судей на должность не заботятся
внушить им чувство долга и сознания дела, которое от них требуется.
Как животное выпускает своих детей на добычу,
так и гои дают своим подданным доходные места, не думая им разъяснить, на что
это место создано. Оттого их правления и разрушаются собственными силами, через
действия своей же администрации. Почерпнем же в примере результатов этих
действий еще один урок для своего правления. Мы искореним либерализм из всех
важных стратегических постов нашего управления, от которых зависит воспитание
подчиненных нашему общественному строю.
На эти посты попадут только те, которые будут
воспитаны нами для административного управления. На возможное замечание, что
отставка старых служащих будет дорого стоить казне, скажу, во-первых, что им
найдут предварительно частную службу взамен теряемой, а во-вторых, замечу, что
в наших руках будут сосредоточены все мировые деньги, следовательно, не нашему
правительству бояться дороговизны…
Наш абсолютизм во всем будет последователен, а
потому в каждом своем постановлении наша великая воля будет уважаема и
беспрекословно исполняема: она будет игнорировать всякий ропот, всякое
недовольство, искореняя всякое проявление их в действии наказанием примерного
свойства.
Мы упраздним кассационное право, которое
перейдет в исключительное наше распоряжение – в ведение правящего, ибо мы не
должны допустить возникновения у народа, чтобы могло состояться неправильное
решение нами поставленных судей. Если же что-либо подобное произойдет, то мы
сами кассируем решение, но с таким примерным наказанием судьи за непонимание
своего долга и назначения, что эти случаи не повторятся Повторяю, что мы будем
знать каждый шаг нашей администрации, за которым только и надо следить, чтобы
народ был доволен нами, ибо он вправе требовать от хорошего правления и
хорошего ставленника…
Наше правление будет иметь вид патриархальный,
отеческой опеки со стороны нашего правителя. Народ наш и подданные увидят в его
лице отца, заботящегося о каждой нужде, о каждом действии, о каждом взаимоотношении
как подданных друг к другу, так и их к правителю. Тогда они настолько
проникнуться мыслью, что им невозможно обходиться без этого попечения и
руководства, если они желают жить в мире и спокойствии, что они признают
самодержавие нашего правителя с благоговением, близким к обоготворению,
особенно когда убедятся, что наши ставленники не заменяют его властью своею, а
лишь слепо исполняют его предписания.
Они будут рады, что мы все урегулировали в их
жизни, как это делают умные родители, которые хотят воспитывать своих детей в
чувстве долга и послушания. Ведь народы по отношению к тайнам нашей политики
вечно несовершеннолетние дети, точно также, как их правления… Как видите я
основываю наш деспотизм на праве и долге: право вынуждать исполнение долга есть
прямая обязанность правительства, которое есть отец для своих подданных. Оно
имеет право сильного для того, чтобы пользоваться им во благо направления
человечества к природоопределенному слою – послушанию.
