Книга Божий народ, страница 174. Автор книги Григорий Климов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Божий народ»

Cтраница 174

Итак, именно народ не позволял становиться на колени… В том, что народные массы в Корби отказывались становиться на колени, когда их призывали молиться за евреев, нет ничего удивительного, таким образом, установился новый обычай. Духовенство только позаботилось о том, чтобы самая молитва сохранилась и чтобы этот обычай был оправдан.

Из этого случайно выхваченного примера мы видим, что даже в этом случае, где легче всего было бы свалить всю вину на пропаганду духовенства и объяснить все религиозными и экономическими причинами (церковь, мол, была крупным ростовщиком, и антисемитизм вызывался стремлением церкви устранить конкуренцию ростовщиков-евреев (Зомбарт), в действительности церковь только послушно плелась в хвосте народного антисемитизма.

Постоянной причиной, вызывавшей антисемитизм, по нашему мнению, была та особенность еврейского народа, вследствие которой он, не имея ни своей территории, ни своего языка, и будучи разбросанным по всему миру, тем не менее (принимая живейшее участие в жизни новой родины и отнюдь ни от кого не обособляясь) оставался национально-государственным организмом.

Действительно, всякого рода «конституции» и «законодательства» – только внешнее закрепление ряда явлений чисто психологических социально-нравственных переживаний. А эти переживания налицо у евреев не в меньшей, а в большей мере, чем у народов, обладающих своим языком и своей территорией, эта особенность евреев, как мы увидим, удовлетворительно объясняется своеобразием древней истории евреев.

Однако эта особенность осталась непонятой не только «хозяевами» евреев, но и учеными исследователями из среды самого еврейства, воспитанными на правовых доктринах «хозяев». Если Фрейденталь готов считать основой национальной самобытности – язык (см. ниже, ч. II, 1), если Р. Г. Леви (Revue des еtudes juivеs, 62 (1911), 188), категорически заявляет, что нет еврейского народа, а есть только граждане различных государств, исповедующие Моисеев закон («pas plus qu'il n'y a de peuple catholique ni de peuple protestant, il n'y a de peuple juif»), то они уже в древности имеют предшественников Филона (ниже, 115).

Точно также и для не-евреев этот факт остался непонятным: любопытно, что, напр., Блудау характеризует чувство, связывающее евреев разных стран, как «земляческое» (landsmannschaftliche, ниже стр. 56). А между тем те психологические переживания, которые налицо у каждого нравственно здорового еврея и в которых часто он сам не отдает себе отчета, могут быть охарактеризованы только как государственно-национальные.

В этом отношении показательно следующее. Во время европейской войны, когда, с одной стороны, расцветали махровым цветом возникшие уже в средние века легенды о еврейском шпионаже, сжигании евреями хлеба на корню, собирании золота в гробы для отправки неприятелю и т. д., а с другой стороны, еврейская пресса («Восход») из кожи вон лезла, чтобы доказать несуществующий патриотизм евреев и печатала портреты евреев – георгиевских кавалеров – в еврейской массе был особенно популярен трогательный рассказ.

Во время панического бегства австрийцев в Карпатах какой-то еврей – унтер-офицер, грубый и малограмотный человек, но неоднократно отличившийся и имевший георгиевские кресты, – бросился в атаку одним из первых и, настигнув ближайшего австрийского солдата пронзил его штыком. Несчастный успел только воскликнуть: «Шма, Исроэль!» (еврейская повседневная молитва) и упал мертвым. С злополучным же героем произошла резкая перемена. Он забился в угол, целых три дня ничего не ел и на четвертый день зарезался бритвой.

Если мы вдумаемся в этот рассказ, то увидим, что психологические переживания унтер-офицера до и после убийства соплеменника вполне однородны, разница лишь в том, что до убийства объектом его национально-государственного чувства была Россия, а после убийства обнаружилось, что это чувство было поверхностным, наносным, и что в душе унтер-офицера гораздо глубже сидело другое национально-государственное чувство, объектом которого был еврейский народ.

Естественно, что не-евреи не могли ни понять, ни признать этого факта. Если язык и территория – conditio sine qua non всякого национального чувства, то свое еврейское национально-государственное чувство у живших внутри эллинского общества евреев диаспоры должно было представляться им как преступность, как нравственное вырождение.

Если эта работа над первоисточниками не столь тщательна и не имеет столь исчерпывающего характера, как мне бы хотелось, то причина этого в невыносимой экономической и психологической обстановке настоящего времени.

Моя научная специальность – история Греции, поэтому я был в состоянии самостоятельно изучать только историю антисемитизма в эллинистически-римскую эпоху. Если мой труд озаглавлен «Антисемитизм в древнем мире», то только потому, что данные об антисемитизме в предыдущие эпохи настолько малочисленны, что не заслуживают рассмотрения в особой книге, а в моей книге необходимы, как параллель и введение.

Само собой разумеется, что памятники этой эпохи (главным образом, документы еврейской колонии на Элефантине) не могли быть здесь подвергнуты самостоятельному разбору, я должен был удовольствоваться только использованием разработанного уже в науке материала, и никакой ответственности за то или иное понимание этих документов я поэтому не несу.

Для истории антисемитизма в древности имеется материал и литературный, и документальный, как на греческом и латинском, так и на еврейском и арабском языках.

Литературные памятники на греческом и латинском языках были мною изучены наиболее внимательно. Это, во-первых, произведения антисемитской литературы и отдельные антисемитские выпады античных писателей. Все они собраны в книге Th. Reinach, Textes d'auteurs grecs et romains relatifs au judaisme, Paris, 1895. (В Berliner Philologische Wochenschrift: 1895, стр. 985—989, Вилльрих поместил придирчивую рецензию на эту книгу и дал длинный список пропущенных Рейнаком мест.

Я просмотрел эти места, но ничего интересного для моей темы не нашел). Во-вторых, это остатки еврейской светской литературы, исторических работ и произведений изящной словесности. Это, в первую голову, Филон и Иосиф Флавий, далее отрывки из утраченных трудов еврейско-эллинистических историков, собранные в уже цитированной книге Freudenthal'я; отрывки из трагедии Езекиеля лучше всего изданы L. M. Phillippson, Ezechiel und Philo, Berlin, 1830. В-третьих, это греческая Библия, апокрифы и псевдоэпиграфы.

Сличение канонической части Септуагинты с еврейским подлинником и изучение умышленных отступлений в переводе даст немало материала для нашей темы. К сожалению, такое сличение сделано мною только для отдельных мест, я не располагал временем, чтобы провести его в полном объеме. Септуагинту (каноническая часть и апокрифы) я использовал в издании С. de Tischendorf, Vetus testamentum graece iuxta LXX interpretes, T. I et II Lipsiae 1880.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация