Повторяю, «апостольское служение» здесь не при
чем. Это – голос, в котором звучит вековое сознание бессилия и непривычка даже
в воображении чувствовать себя нападающими, а не обороняющимися. Не менее
любопытен в этом отношении и Филон. Он был очевидцем ужасного александрийского
погрома 38 г., он был членом делегации по поводу этого погрома,
подвергшейся насмешкам и издевательствам императора Калигулы.
Можно себе представить, какое удовлетворение
он должен был испытать, узнав, что оба гонителя евреев – и наместник Египта
Флакк, и император Калигула погибли самой жалкой смертью. Любопытно, в каком
тоне сообщает об этом Филон. Он не только не позволяет себе кровожадных
возгласов, довольствуясь скромным сознанием справедливости Божьей кары, он еще
влагает, по поводу смерти Флакка, в уста алесандрийских евреев такую молитву:
«Мы не радуемся, о Господь, тому, что Ты наказал нашего врага, так как
Священные книги Закона воспитали нас в духе сострадания; но мы справедливо
благодарим тебя» и т. д. (in Flacc., 14).
И здесь не следует говорить об «апостольском
служении»; и здесь мы видим только, как у народа, привыкшего в течение многих
столетий к унижениям и угнетениям, атрофировалось в целях самосохранения
естественное чувство живой ненависти к притеснителям и умение живо, немедленно,
рефлективно реагировать на обиду! Моммзен справедливо называет Филона (V, 519,
Anm.) «ein schlechter Hasser», «человек, не умеющий ненавидеть как следует», и
это название вполне приемлемо к евреям древности вообще. Евреи далеко не были
«народом апостолов»; они живо чувствовали обиду и, как мы видели, кипели
местью, но многовековая дрессировка приучила их загонять это чувство внутрь
себя и не давать ему проявляться.
Однако и миссионерская деятельность евреев, и
жажда мести явились у них, как мы видели, реакцией на уже обрушившиеся на них
волны антисемитизма и, следовательно, не были причиной его. В чем же, наконец,
его причина?
Мы видели, насколько облегчается понимание
миссионерской деятельности евреев, если рассматривать их не как религиозную
группу, а как национально-государственную единицу, по удивительному капризу
истории, уже на заре своей жизни принужденную действовать и развиваться вне
определенных территориальных рамок, среди чужих народов. Мы видели уже, что эта
особенность в истории еврейского народа кое в чем придала евреям совершенно своеобразный
национальный облик. Не даст ли нам эта историческая особенность евреев ключа к
разгадке причин возникновения антисемитизма?
По вопросу о времени возникновения еврейской
диаспоры взгляды ученых до последнего времени резко расходились. Эд. Мейер (Gesch.
d. Alt. III, 216) и Шюрер (о. с.3, 31) относят образование диаспоры к эпохе
Вавилонского плена; Моммзен (V. 489) и Штегелин (о. с.22, пр. 1) ко временам
Александра Македонского и Птолемея I, тогда как Г. Вилльрих (Juden und
Griechen, 24 слл. 126 слл.) в 1895 г. относил возникновение диаспоры
только к эпохе Маккавеев (Птолемея VI Филометора в Египте). Целый ряд новых
папирусных данных заставил, однако, Вилльриха в его Judaica, вышедших в
1900 г., отказаться от этой датировки.
Последние раскопки еврейской колонии в
Элефантине показали, что для возникновения диаспоры даже эпоха Вавилонского
плена – слишком поздняя дата. Точно так же существовало разногласие и по
вопросу о том, чем было вызвано расселение евреев. Так, по мнению Моммзена (ук.
м), «еврейские поселения вне Палестины только в небольшой степени обязаны своим
возникновением тем побуждениям, вследствие которых возникли колонии финикиян и
эллинов. Евреи – искони земледельческий и живущий вдали от морского берега
народ; поэтому его поселения вне родины – принудительное и относительно позднее
образование, дело рук Александра и его маршалов».
Этот несколько близорукий взгляд возник
вследствие переоценки роли Палестины в истории еврейского народа. Уже с эпохи
плена Палестина и еврейство – далеко не одно и то же. «Иерусалимская община не
то же, что еврейство; вокруг нее находится, все более и более расширяя свои
пределы, диаспора. Исходным пунктом ее была компактная еврейская община в
Вавилонии. Отсюда она распространилась в Сузу, в Мидию, а вскоре также и на
западные провинции… Начала этого развития восходят к глубокой старине» (Эд.
Мейер, Gesch. d. Alt. III, 216).
Послепленный Иерусалим сам был искусственным
образованием еврейства диаспоры с центром в Вавилонии*; занятия и образ жизни
жителей Палестины ни в коем случае не могут служить критерием для решения
вопроса о происхождении диаспоры. Шюрер (о. с.III, 3) справедливо указал, что
никак нельзя объяснить возникновение диаспоры одними лишь насильственными
переселениями; в этом случае было бы непонятно, почему евреи оказываются в
большом числе преимущественно в крупных торгово-промышленных центрах древнего
мира. Большая часть еврейских переселенцев (конечно, не из послеплененной
Палестины, а из Вавилонии – древнейшего крупного центра еврейства) были добровольными
переселенцами; это были преимущественно торговцы и ремесленники.
Возможно, впрочем, что эта колонизация в
крупных размерах началась еще до Вавилонского плена, из самой Палестины.
«Ужасные условия на родине могли содействовать этому – именно открытое со всех
сторон положение Палестины, благодаря которому она являлась ареной войн между
Сирией (ранее Ассирией и Вавилонией. – С. Л.) и Египтом». (Шюрер, там же).
Таким образом, уже в эпоху Вавилонского плена, а вероятно, даже и раньше, евреи
были по преимуществу народом рассеяния; Палестина была только религиозным и
отчасти культурным центром с ничтожным экономическим значением; по
справедливому указанию М. Фридлендера (о. с.3), в диаспоре жило подавляющее
большинство евреев.
И эти евреи вовсе не считают своей родиной
Палестину; Палестина только центр религиозного культа, а родина евреев – весь
населенный ими мир. «Евреи так многолюдны, что их не может вместить одна
какая-нибудь страна», – говорит Филон (in Flacc. 7): «Вот почему они
населяют большую часть и притом богатейшие из стран Европы и Азии, как на суше,
так и на островах. Своей метрополией они считают Священный Город, в котором
находится святой храм Всевышнего Бога; но родиной своей они считают те страны,
которые достались им как местожительство, от отцов, дедов, прадедов и еще более
древних предков и в которых они сами родились и были воспитаны».
Как только евреи появились вне Палестины,
вместе с ними вошел в мир и антисемитизм. «Антисемитизм и еврейские
преследования появились тогда же, когда возникла диаспора», – говорит
Моммзен (V, 519). «Вполне естественно, что вместе с еврейством пришел в мир и
его естественный коррелат – антисемитизм», – комментирует этот факт Эд.
Мейер (G. d. A. III 216—217): «он так же стар, как и само еврейство». Действительно,
где только мы ни слышим о евреях, мы слышим и об антисемитизме; Э.Кламрот (Die
judischen Exulanten in Babylonien. Beitrage zum Wissenschaft vom Altertum.
Leipzig. Herausg. Jahr 1912) нашел следы антисемитизма даже в Вавилоне в эпоху
еврейского плена.
