Этот-то Моисей и был учителем Орфея» (fr. 3
Fr._4; по греческой легенде, Мусей был не учителем, а учеником Орфея). «Когда
Моисей вырос, он научил египтян многим полезным вещам: кораблестроению, машинам
для кладки камней, египетскому вооружению, оросительным и военным орудиям; он
же изобрел и философию» (fr. 3 Fr._4).
Далее, Артапан приписывает Моисею изобретение
египетской религии и затем продолжает: «Моисей чтился жрецами наравне с богами,
ему дали имя „Гермес“ за то, что он дал им толкование („герменею“) иероглифов»
(fr. 3 Fr._6). Затем Моисей совершает победоносный поход в Эфиопию. «Эфиопы,
хотя и были врагами, так полюбили Моисея, что усвоили от него обычай обрезания,
и не только они, но и все египетские жрецы» (fr. 3 Fr._10; по противоположному
взгляду антисемитов, евреи, наоборот, заимствовали обрезание от египетских
жрецов). «Моисей ударил посохом по Нилу, и река стала такой многоводной, что
залила весь Египет. Отсюда берут начало разливы Нила» (fr. 3 Fr._28).
Далее, целый ряд нравоучительных изречений и
предсказаний в духе еврейской религии был выпущен в свет под именем старинной
греческой пророчицы Сивиллы; ряд поучительных стихов такого же характера был
вложен в уста Фокилиду, Эсхилу, Софоклу, Еврипиду, Филемону и Менандру, были
сделаны обширные интерполяции в произведения историков – Феопомпа, Гелланика,
Гекатея и др.* *См. Шюрер, о. с. 553—629.
И к этим подделкам нельзя подходить с меркой и
оценкой нашего времени. И псевдоэпиграфика, и интерполяции были широко
распространенным приемом в древней литературе, чему в высшей степени
способствовало отсутствие печатного станка. В древности было самым обычным
явлением выпускать книгу под чьим-либо громким, чужим именем, особенно под
именем писателя седой древности. Особенно в моде это было как раз для
пропаганды новых религиозных учений. Так, учения орфической религиозной школы
были изданы под именем мифического Орфея и т. п. Точно так же и
интерполяции с политической или религиозной целью были обычным явлением в
древней литературе, начиная уже с Гомера (некоторые части «Каталога Кораблей»
заведомо вставлены позже, в эпоху Лисистрата, с политической целью).
Таким образом, еврейские литераторы только
следовали в этом установившимся тогда повсюду литературным нравам – они были не
лучше и не хуже других. Их преемники – христианские литераторы пошли по их
стопам. Слова Иосифа Флавия об Иисусе (Atn. XVIII, 33) несомненная
тенденциозная христианская интерполяция. Таким образом, надо иметь крайне
предвзятые взгляды, чтобы видеть в этих фальсификациях какую-то специфическую
еврейскую особенность, как поступает, например, Бек (Boeckh, Gr. Trag. Princ.
p. 146), говоря: ученые евреи подделали много стихов славнейших из греческих
поэтов, по причине скорее бессовестного, чем благочестивого коварства,
присущего еврейской природе (impia magis q. pia fraude, hebraerum nat. insita).
Если отбросить морализирующие и оценочные
рассуждения, то Фрейденталь (о. с. 189—194), в общем, прав, говоря, по
этому поводу: «Всякое время и его произведения должны быть разбираемы по его
собственным принципам, чужая мерка неприложима… Псевдоэпиграфика проникла в
еврейский эллинизм из Греции. Древнееврейская литература не знает
псевдоэпиграфов… У греков, наоборот, искусство литературного
фальшивомонетчества так же старо, как их проза. Первым пустившим его в ход был
никто иной, как сам благородный Солон (Piut. Sol. 10), который в патриотических
целях интерполировал Гомера.
За ним следует пресловутый Ономакрит, который,
согласно древней традиции, не только провинился в таком же преступлении по
отношении к Гомеру, но также написал гимны, предсказания и оракулы, ложно
приписав их Орфею и Мусею; его обман был обнаружен, и он был изгнан Гиппархом.
Но только после Ономакрита эта литература разрослась столь пышным цветом, что
Геродот часто был вводим ею в обман, Аристофану она давала материал для самых
веселых его шуток, а Платону – для горьких жалоб. Но можно ли сравнить
псевдоэпиграфику геродотовского и платоновского времени с нелепо-шарлатанской
псевдоэпиграфикой александрийского времени, обязанной своим происхождением
тщеславию, корыстолюбию и партийным проискам?..
Нет ни одной интерполяции, сделанной еврейским
эллинистом, нет ни одного псевдоэпиграфа, который не имел бы греческого
прототипа в интерполяциях поэтов и прозаиков, в подложных письмах, декретах,
оракулах и предсказаниях, в орфических и сивиллиных стихах, в подложных
лирических, драматических и гномических произведениях, в религиозных,
исторических и философских трудах. Достаточно представить себе хотя бы
бесконечное количество столь чреватых влиянием христианских псевдоэпиграфов,
апокрифических евангелий и Деяний Апостольских, подложных откровений и писем
вплоть до Исидоровых декреталий и еще более поздних подлогов».
Напрасно только Фрейденталь, ослепленный
еврейским национализмом, утверждает, что древнееврейская литература не знает
псевдоэпиграфов: все Пятикнижие, поскольку оно приписывается его составителями
Моисею, – грандиозный псевдоэпиграф, вернее – три или более
псевдоэпиграфов, составленные в разное время и умышленно приписанные
составителями их одному и тому же человеку – Моисею. Таким образом, евреи были
не лучше и не хуже греков: псевдоэпиграфика характерна для литературных нравов
всей древности.
Более серьезным является вопрос о прямой
фальсификации, о заведомом, ни на чем не основанном измышлении исторических
фактов. Здесь уже нельзя ссылаться на греческую историческую литературу, в
которой, правда, были обычным явлением жонглирование случайными аналогиями,
наивные этимологии, легкомысленные, ненаучные выводы и обобщения и т. д.,
но заведомое измышление исторических фактов все же не было обычным. Наоборот,
представители еврейской светской историографии все, исключая одного только
Деметрия, обвиняются в подобных искажениях, причем такое обвинение бросается им
не только учеными, относящимися к евреям несочувственно, но и таким
националистически настроенным еврейским ученым, как Фрейденталь; и он
характеризует работу этих историков как «беспочвенные измышления», как
«ответную ложь», как «смелые выдумки и заключения».
Ввиду высоких научных достоинств книги
Фрейденталя и ввиду того, что от него, как от националистически настроенного
еврея, менее всего можно было бы ждать слишком сурового отношения к еврейским
историографам, его мнение получает в нашем вопросе особый вес. Вот почему
прежде, чем перейти к разбору вопроса о еврейской фальсификации, необходимо познакомить
читателя с мировоззрением Фрейденталя.
