Максим Михайлович назначил своему дублеру новую встречу, на которой не сказал ничего особенного, кроме того, что у него необычайная тяга посмотреть на самого себя со стороны. Произнес это, помолчал и добавил:
— Странно, но я воспринимаю вас как близкого родственника, как брата, которого у меня никогда не было. Вероятно, оттого, что самый близкий родственник каждому человеку — он сам. Все люди уверены, будто знают про себя все, но каждый раз удивляются своим собственным выходкам.
— А я не всегда знаю, как вести себя с вашими родственниками, — признался Дальский.
— Терпите, — посоветовал ему Потапов.
— Денис просит…
— Забудьте, — поморщился Максим Михайлович, — это не ваша проблема. У меня только одна просьба к вам: проследите, чтобы он не навязывал своего общества одной девушке, проживающей и работающей в доме.
— Ане? — переспросил Алексей, понижая голос, хотя подслушивать их вряд ли кто мог.
Они… раз встречались в ресторане Германа Владимировича. Подъехали каждый к разным входам и встретились в том самом кабинете. Только Дальскому пришлось подождать четверть часа.
Услышав имя, Потапов задумался и молча кивнул.
— Может, ее в должности повысить? — спросил Алексей. — А то она все время то с пылесосом, то с тряпкой какой-нибудь.
— Не надо. Я уже предлагал ей место в моем секретариате, но Аня отказалась. А там и работа не пыльная, и зарплата куда больше.
— Плохо предлагали, — встрепенулся Дальский. — Надо было настоять, надо было…
И замолчал, испугавшись своей смелости и только сейчас поняв, что тихая девушка нравится и всесильному олигарху.
— Послушайте, Алексей Алексеевич, — тоже переходя на полушепот, произнес Потапов, — я вас просил об одном — проконтролировать, чтобы Денис вел себя достойно. Мать, а тем более кого-либо постороннего мальчишка слушать не будет, а вы все-таки отец как-никак…
Максим Михайлович произнес последние слова, усмехнулся, а потом и вовсе широко улыбнулся своей шутке. Дальский внимательно посмотрел на него и запомнил, как он это делает, ведь на видеозаписях Потапов не улыбался и не смеялся.
— И еще. Сами не пытайтесь с ней сблизиться. Больше никаких пивных посиделок и вообще… Только «здрасте» и «до свидания». Что же касается женской ласки, которой вы обделены сейчас, то сдерживайте себя. В конце концов, я вам и за это деньги плачу. А по поводу спонсорской помощи театру — идея хорошая, хоть и не ваша.
— Рад стараться.
— Старайтесь, — кивнул Потапов и поднялся. — Счастливо оставаться и приятного аппетита.
Беседа длилась не более двадцати минут, и за это время ни олигарх, ни Дальский ни к чему не притронулись. После ухода Потапова актер потыкал вилкой в разные салаты, потом ухватил тонкий ломтик розовой ветчины, съел его, давясь от отвращения. Налил себе водки и проглотил ее залпом. Поморщился, тут же наполнил рюмку еще раз и опять быстро выпил. Кровь прилила к лицу. Стало обидно и горько от собственной беспомощности. Жалкие его надежды рухнули: соревноваться в обаянии с огромным богатством бесполезно. Каждый его шаг известен Потапову: наверняка во всем особняке установлены камеры, транслирующие на монитор компьютера олигарха всякий пустяк, происходящий в его доме. Да это, в сущности, полбеды — теперь Дальскому стало казаться, будто кто-то сканирует его мозг.
Легко мечтать даже тогда, когда знаешь, что мечты не сбудутся, — пустые фантазии не делают человека несчастным. Но трудно жить, если знаешь, что кто-то копошится в твоем будущем. Или в прошлом. Прошлое ведь всегда с тобой. И бередит душу, память. Вот как сейчас…
Слово надо держать. Даже если это очень тяжело. В Старую Руссу Дальский поехал не сразу, но — как только смог. Сначала был госпиталь, потом возвращение домой под ручку с будущей женой, затем какое-то время голова была занята совсем другими мыслями, хотя Алексей и понимал, что ехать все равно придется. Отправился туда уже после свадьбы. Со счастливой Ниной, разумеется. На старой «шестерке», которую Дальский приобрел по случаю еще в студенческие годы. Машина скрипела, но бегала.
Он ехал туда, куда ехать не хотелось, потому что он живой и здоровый, в новом костюме с орденом на груди, а рядом симпатичная девушка. Нина примостилась на переднем пассажирском сиденье, положив голову на его плечо. Ему было неудобно, ей, по-видимому, тоже, но, несмотря на скрюченную позу, Нина тихо спала.
Адрес Дальский держал в голове, контузия не смогла стереть его. Алексей помнил все, описанное ему, до подробностей — на каком этаже находится квартира, в какой цвет выкрашена дверь. Поднимаясь по лестнице, он остановился между этажами и отстегнул орден, обронив:
— Неловко как-то…
Нина спорить не стала, хотя именно она и настояла, чтобы муж прибыл сюда с наградой на груди.
Молодожены остановились возле рыжей двери, за которой стояла тишина. Рука у Алексея не поднималась, и тогда Нина сама нажала кнопку звонка. Ему вдруг захотелось, чтобы никого не оказалось дома. Захотелось так сильно, что он зажмурился. И услышал, как щелкнул замок.
На пороге стояла девочка. Посмотрела на Дальского, потом на Нину.
— Здравствуйте, — прохрипел Алексей.
— Добрый день, — ответила девочка.
— Ты — Лена? — спросила Нина.
Девочка кивнула.
— Мы из Москвы приехали. Мой муж служил с твоим братом. Можно войти?
Ребенок посторонился, пропуская их в квартиру, в глубине которой прозвучал женский голос:
— Кто пришел?
Прихожая была маленькой, втроем в ней было тесно. Дверь в комнату распахнута, но небольшая гостиная, если можно так сказать, была пуста. За нею, судя по всему, находилась смежная комнатка, спальня. Девочка стояла испуганная. Оборачивалась и бросала взгляды через плечо, не зная, что ответить матери.
— Ну, почему молчишь, Лена? — повторила женщина.
Было слышно, как скрипнул пружинный матрас.
Нина догадалась пройти на кухню и, схватив за рукав, потащила туда за собой мужа. Кухонька оказалась и вовсе крошечной, там едва уместились газовая плита, шкаф-пенал и обеденный стол с задвинутыми под него тремя табуретками. На плите стояла кастрюля, под крышкой которой что-то булькало. Пахло капустой — видимо, сестра Петра варила щи. В комнате девочка что-то объясняла маме, до Алексея донеслось только: «С Петей служил…» Вдалеке скрипнула дверца шкафа.
Нина убавила огонь под кастрюлей. Потом обняла и поцеловала мужа. Шепнула:
— Не волнуйся.
А у него ломило в висках, в них пульсировала кровь. Почему-то стало очень стыдно. Стыдно за то, что он живой. За окном светило солнце. Во дворе дети прятались в кустах и солнечных бликах, играя в войну…
В кухню, шаркая ногами, вошла мать Петра. Увидев ее, Дальский вздрогнул, потому что увидел перед собой старуху. Та прижимала к груди альбом.
