— Полиция не помогла?
— Помогла, — улыбнулась девушка. — Тот человек увидел, что я с полицейскими говорю, прыгнул в свой автомобиль и уехал.
— Плакать-то тогда зачем?
— А я по другому поводу.
Дальский не стал расспрашивать. Мало ли у девушки повода для слез. Захочет — расскажет.
Какое-то время ехали молча. Потом Аня немного успокоилась и пояснила:
— Просто мне позвонили и сообщили, что есть известия о моем отце.
— Ваш отец пропал? — удивился Алексей.
— На войне, — произнесла очень тихо, видимо, страшное для себя слово Аня. — Тот человек обещал прийти ко мне домой. Я стол заранее накрыла, приготовила кое-что. Но он перезвонил и сказал, что будет ждать меня возле моей работы…
— Он в курсе, где вы работаете? Разве вы ему говорили? — снова удивился Дальский.
Аня кивнула:
— Не говорила. Но только потом подумала, откуда он может это знать. Тогда я помчалась сюда и стала ждать у съезда с трассы. Но никто не пришел. Я почти три часа простояла.
— Простите, конечно, но похоже, кто-то хотел быть уверенным, что вас точно не будет дома, чтобы забраться в квартиру и ограбить ее.
— Пусть забирается, — вздохнула Аня, — там все равно ничего ценного. Зачем было об отце врать? Придумали бы что-нибудь другое.
— Это чтобы вас наверняка выманить. Пока вы сюда едете, пока ждете, потом обратно — сколько времени у него или у них будет, чтобы все обыскать…
— Так я и не живу там. Дома бываю редко, постоянно у вас, вы ведь знаете.
— Все равно поспешим. Называйте адрес.
«Пассат» въехал во двор обычной московской пятиэтажки. Дальский припарковал машину в ряду других машин.
Они вышли, и Аня показала на окна:
— Вот там, на третьем этаже, мои окна. Света нет, значит, и никого нет в квартире.
— Все же надо проверить.
Пошагали вдвоем по лестнице. В кармане пальто у Дальского покоилась «Беретта», но доставать пистолет при девушке он не хотел, надеясь на то, что в случае необходимости успеет им воспользоваться — оружие ведь без предохранителя.
Но в квартире действительно никого не оказалось. Дальский и Аня осмотрели даже стенные шкафы. После чего Алексей, еле скрывая свое разочарование, начал прощаться. Девушка уже закрывала за ним дверь, и вдруг — как видно, из вежливости, — спросила:
— А вы не голодны?
Надо же такое придумать — спрашивать олигарха, голоден ли он… Такой вопрос может прийти в голову только очень чистому человеку.
Алексей, разумеется, сказал, что с утра ничего не ел.
Глава 11
…Алексея вывели на площадь и сказали:
— Иди, артист! Живи дальше, если сможешь…
Его толкнули в спину. А он упал, потому что не мог стоять.
Разрушенный город крутился, переворачиваясь. Дрожало закрытое черным дымом небо. Он упал, ударившись щекой о щербатый асфальт, и увидел возле своих глаз бурое пятно застывшей крови. И ничего в мире не было, кроме этого пятна, да еще горького запаха разрушенного города, в котором сгорели дома, деревья, люди и надежды. Алексей знал, что его не отпустят, что сейчас прозвучит выстрел и звук его будет последним, который донесется до слуха. А может, его убьют так же, как Лебедева. Но ему стало уже все равно. Сильно болела голова, и не было никакого другого желания, кроме одного — зажмуриться, потом открыть глаза и оказаться где-то далеко. Он так и сделал: закрыл глаза, открыл и увидел пятно крови. От этой лжи стало невыносимо обидно. Из горла вырвался хрип — от безысходности.
Чья-то рука схватила его за ворот бушлата и оторвала от земли. Его держали за плечи и смеялись.
— Иди, артист…
Он неуверенно шагнул. Потом сделал еще два шага, стараясь держать равновесие. Простреленная рука болталась, как плеть. Алексей не чувствовал ни руку, ни всю левую половину тела. Только сердце билось громко и гулко, отдаваясь набатом в голове.
И все равно до него донеслось, как кто-то сказал за спиной, наверное, в рацию:
— Тут русский пошел, ты его пропусти. Пусть себе идет дальше.
«Не убьют, не убьют…» — застучало в сознании.
Алексей остановился и на слабых ногах обернулся всем телом. Увидел разрушенные стены вокзала, черный снег, густо усеянный кусками кирпичей и мелкой рыжей крошкой, трупы, сваленные в кучу. К этим кучам подтаскивали еще и еще тела, волоча мертвых за ноги.
К тому, кто говорил по рации, подбежал бородач в камуфляже и сказал что-то по-чеченски.
Человек опустил руку с рацией, посмотрел на Дальского и ответил по-русски, вероятно, чтобы Алексей понял:
— Живой, говоришь, полковник? Тогда тащи его сюда. Я его сейчас на маленькие кусочки резать буду.
Надо было бежать оттуда, но Алексей пошел, качаясь, обратно к вокзалу. Шел медленно, боясь упасть, потому что сам бы уже не поднялся. Он видел, как волокли начальника штаба. Как бросили его возле кучи убитых. Подошел и опустился на колени.
— Ты один? — спросил полковник и захрипел. Пытаясь подняться и закричать, схватил Дальского за руку. — Ты один живой?
Дальский молчал, не зная ответа. Возможно, один. Или их двое. Но ведь и их сейчас…
Его отпихнули, и он упал.
— Иди отсюда, артист, пока отпускаем.
Алексей все же встал на ноги.
Шагнул к полковнику, но его опять отпихнули.
— Пошел отсюда, шакал!
Начальник штаб поднял голову, чтобы увидеть Алексея.
— Иди, солдат. Иди, дорогой. Ты один остался. Расскажи про нас…
Он шел, падал, поднимался, снова шел… Где-то гремели выстрелы, и Дальский направлялся туда, откуда доносились звуки. Оказался на путях и побрел, спотыкаясь о рельсы. Потом остановился у какого-то разрушенного кирпичного домика и увидел трупы. Он снова очутился возле вокзала! А может, и не уходил от него. Теперь Алексей стоял возле кирпичного пакгауза. Здесь лежали трупы ребят, с которыми он был рядом двое суток назад и о чем-то говорил с ними. Тогда Дальский понял: отсюда ему не уйти. Сколько бы раз он ни начинал свой путь, куда бы ни повернул, все равно неведомая сила каждый раз будет возвращать его сюда снова и снова. Пространство мира замкнулось. Теперь некуда идти, потому что мира больше нет.
Алексей поднял лицо к небу, в котором не было ничего, кроме тьмы и ветра, и закричал, чтобы услышал хоть кто-нибудь, выживший в этом безумии.
Хотел крикнуть.
Но лишь задохнулся в бессильной злобе.
— Н-не-ет…
— Что с вами?
Из тьмы прилетел чей-то взволнованный шепот.
