— Я тебе что-то обещал, Шамиль? — поинтересовался Дальский и удивился своей выдержке. По крайней мере, внешней.
— Узнал, значит… — улыбнулся Шамиль и покачал готовой. — Нет, лично мне ты ничего не обещал. Но все равно должен.
— Кому и сколько?
— Нашей семье должен.
— Сколько?
— Все.
— Все? А это сколько?
Шамиль не ответил. Взял в руку мобильник, одним нажатием набрал номер и почти сразу сказал в трубку:
— Он у меня. Все нормально.
После чего положил телефончик в карман и произнес:
— Все — это одна жизнь. Всего-навсего.
Дальский попытался изобразить удивление, но сам понял, что получилось плохо. Однако Шамиль вдруг разозлился.
— Думаешь, нам нужны твои деньги? Считаешь, что заплатишь и просто уйдешь?
— Твои люди уже обчистили мои карманы.
— Они взяли себе за работу. Если этого будет мало, я им еще дам. Я — богатый человек, у меня есть банк…
— Знаю, — согласился Алексей. — Тогда зачем тебе залезать в мои карманы? Ты ведь и так берешь, сколько хочешь, из тех средств, которые направляются в Чечню. Неужели думаешь, что ваш президент станет это терпеть?
— С Кадыровым мы договоримся. А если нет, в Чечне будет новый президент.
Дальский промолчал, понимая, что говорить, а тем более спорить с Шамилем на эту тему лучше не стоит.
— Ты, что ли, никогда не брал чужого? Только ты воровал, а мы всегда берем лишь то, что нам надо. Двадцать лет назад мой брат помог тебе стать богатым, а ты кинул его, подло обманул. Потом дал немного денег и решил, что все закончилось. Все закончится, когда мы так решим! В России честный человек не может быть богатым. А ты самый богатый, значит, самый большой обманщик. Один умный человек сказал, что двадцать лет назад, когда в России устроили приватизацию, на поверхность всплыла пена. Вот ты и есть пена. А мы волки. Надо будет — порвем, а захотим — оставим на потом. Тебе не уйти от нас никогда, потому что ты один, а мы — стая. Тебя даже друзья продали…
Шамиль посмотрел куда-то за спину Дальского, и Алексей понял, что они уже не одни в комнате. Обернулся и увидел стоящего в дверном проеме Федотова.
— Ну, что, Максим Михайлович, — произнес заместитель олигарха, проходя в комнату и усаживаясь в третье кресло, — не ожидали увидеть меня здесь? Думали, можно меня оскорблять, унижать, а я все это буду терпеть?
— Вообще-то русский народ унижение терпит безвозмездно, а ты миллиарды компенсации получил за мой один косой взгляд…
Федотов тоже закинул было ногу на ногу, но тут же опустил ее на пол.
— Кто бы говорил о русском народе! — возмутился Борис Борисович. — Затем обернулся к Шамилю: — Шамиль Мурадович, я просто не могу смотреть на этого подлеца! Избавьте меня, пожалуйста, от его колкостей.
— Скоро избавим, — кивнул Шамиль. И обратился к Дальскому: — Если ты думаешь, что отсюда можно убежать, то глубоко ошибаешься — в доме шесть вооруженных человек. Это очень опытные люди.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Дальский.
Он успокоился немного. Его не убивают, а убьют ли потом, еще неизвестно. Скорее всего, сначала Шамиль будет запугивать, потом явится Паша и тоже будет издеваться. А закончится все банально: прикажут перевести какую-нибудь сумму с личного счета. Сколько: десять, двадцать миллионов? Видимо, больше, если судить по амбициям младшего братца.
— Ты ответишь за все! — злорадно обрадовался Федотов, тоже переходя с бывшим боссом на «ты».
— Я думал, ты уже в аэропорт мчишься, — обронил Алексей. — Когда у тебя рейс на Лондон?
— Что я, идиот? — хмыкнул Борис Борисович. — Ехать в «Шереметьево», чтобы быть перехваченным там твоими людьми? Нет, меня сегодня на машине в Киев отвезут — десять часов неудобства, зато потом из «Борисполя», куда захочу, туда и полечу со своим паспортом Евросоюза. Куплю остров на Мальдивах, судоходную компанию, пару танкеров…
— А может, лучше тебе вернуться на кафедру бизнес-планирования? Твоя должность скромного доцента, вероятно, до сих пор свободна.
— Шамиль Мурадович! — не выдержал Федотов. — Этот гад опять…
Но Шамиль не слушал его — снова набирал номер. Однако на сей раз ему не ответили. Шамиль сбросил вызов и набрал снова. И опять никто не откликнулся. Шамиль положил мобильник на журнальный стол и посмотрел на Дальского.
— Сейчас брат приедет. Он уже в пути.
Но уверенности в его взгляде не было.
Глава 7
Светлана Валерьевна набрала на пульте домофона номер квартиры и, услышав ответ Дениса, сказала:
— Открывай скорее, это мама.
— Ты одна? — спросил сын.
— Да.
Дверь открылась. Светлана Валерьевна прошла в просторный вестибюль. За стойкой консьержа никого не было. Из четырех мониторов камер наблюдения светились лишь два: на первом была видна парковочная стоянка во дворе, на другом — крыльцо, по которому Светлана Валерьевна только что прошла.
Потапова ступила в кабину лифта, посмотрела на свое отражение в зеркальной стене и осталась довольна тем, что увидела. Поправила только что сделанную прическу, затем нажала кнопку четырнадцатого этажа.
Денис ожидал ее на пороге квартиры. Мать поцеловала его в щеку и вошла внутрь.
— Консьержка куда-то сбежала, а цветы у вас на площадке явно давно не поливали, — немного недовольно сказала Светлана Валерьевна, снимая сапожки.
Но сын не слушал ее.
— Мама, — шепнул он, — у меня гость.
Светлана выпрямилась и недоуменно посмотрела на Дениса.
— Попроси его зайти завтра или вечером, когда меня не будет. Ты же хотел поговорить! Кстати, ты зря не выполнил приказ отца, не переехал в резиденцию…
— Мама, это не чужой человек, — перебил ее Денис. — Ты его хорошо знаешь.
Светлана Валерьевна покачала осуждающе головой. Мол, кто бы это ни был, сейчас она желает побыть наедине с сыном и побеседовать без посторонних. Женщина прошла мимо столовой и мимолетно отметила:
— Ну, хоть чисто у тебя, а то всегда жуткий такой кавардак стоит.
Она вошла в гостиную, увидела стол, посреди которого стояла ваза с большим букетом крупных алых роз, бутылку шампанского. На диване сидел мужчина в черном костюме. Вроде незнакомый, хотя…
— Здравствуй, Светик-семицветик, — прознес Паша Асланов.
— Денис! — громко сказала Светлана Валерьевна.
Нет, мать почти выкрикнула имя сына, хотя тот стоял рядом и напряженно улыбался. Обернулась к нему, отступила на шаг. Но потом взяла себя в руки и спокойно спросила, так, словно речь шла о каком-то ничего не значащем для нее предмете:
