Она действовала практически на автопилоте, загнав боль и слабость глубоко внутрь. Сначала – дело, отдыхать будем потом.
Марфа добрела до ближайшего киоска, купила газету для ищущих работу, присела на ближайшую скамейку и начала просматривать все объявления, где были строки: «Предоставляется жилье».
Такие объявления нашлись. Но в основном речь шла о заводах с вредным производством, тяжелыми условиями труда и маленькой зарплатой, куда не хотели идти москвичи.
Марфу все это не пугало. Зато, как она слышала, на этих заводах можно было дождаться получения собственного жилья. Правда, ждать приходилось лет по десять-пятнадцать, но потом – своя квартира!
Хотя, если все же удастся сдать экстерном экзамены за среднюю школу и поступить в институт, можно будет перебраться в студенческое общежитие. А потом – Марфе рассказывала об этом Любаша – молодых специалистов распределяют на работу и там им дают жилье. Особенно тем, кто не цепляется за Москву.
А Марфа цепляться за Москву не хотела. Потому что в этом огромном и в то же время таком тесном городе жил мерзавец. Сволочь. Скотина. Урод конченый.
Девушка почувствовала, как по щекам ее вновь заструились горячие слезы.
Нет, хватит! Хватит реветь! Вот уж действительно – слезами ее горю не поможешь.
Марфа решительно поднялась, засунула газету в сумку и отправилась по ближайшему от этого места адресу, на лакокрасочный завод.
Ее взяли. И дали койку в общаге, в комнате, где жили еще пять женщин, кроме нее. Именно женщин, уныло ожидавших получения собственного жилья, с изъеденными парами краски легкими, с испорченными долгими годами ожидания и неудавшейся личной жизнью характерами. Да и как она могла удаться, эта личная жизнь, если с пропахшими лаком и красками девчатами соглашалась встречаться только такая же лимита, как они сами? На смену лимите позже пришли гастарбайтеры…
С Любашей Марфа больше не виделась. Хотя очень тосковала по подружке, единственной, кто связывал ее с домом, с детством, с самым чистым и светлым, что было в ее жизни.
Но одновременно – и самым страшным и темным, что было в ее жизни…
Потому что, если бы не Любаша, Мафра никогда не познакомилась бы с Сергеем Кольцовым.
До сих пор приходившим в ее сны по ночам. И превращавшим эти сны в кошмары.
Соседки по комнате, поначалу отнесшиеся, в общем-то, неплохо к молчаливой замкнутой девушке, злились все сильнее, устав просыпаться посреди ночи от воплей психованной.
Марфа стала изгоем – с ней не разговаривали, ее вещи портили, ее продукты съедали – бабы выживали неудобную соседку как могли.
А потом самая старшая и самая въедливая из них, татарка Расима, озадачилась подозрительной ситуацией – ей показалось, что у психованной увеличился живот. Немного, совсем чуть-чуть, но он явно перестал быть плоским.
И Расима, собрав незанятых на работе соседок, устроила Марфе допрос.
Девушка, еле волоча ноги после смены, вошла в комнату и смущенно остановилась у двери – за столом сидели трое из пяти проживавших в комнате женщин, и все осуждающе смотрели на вошедшую.
– Добрый вечер! – робко поздоровалась Марфа.
– Че-то я сильно сомневаюсь, что он добрый, – поджала губы Расима. – А ну, говори как на духу – ты беременная?
– Что?! – Марфа искренне удивилась и даже фыркнула насмешливо – придумали тоже, беременная! – Вот еще, ерунда какая! Нет, конечно!
Ничего такого, ведь беременных обычно тошнит, плохо им, есть они не могут, и вес… и все такое. А она, Марфа, с тех пор, как зажили синяки и ссадины и ушла боль, чувствует себя хорошо. Насколько это возможно на такой работе.
– А месячные у тебя когда были? – прищурилась Расима.
– А вам какое дело? – покраснела Марфа.
А потом до нее дошло…
Ведь и в самом деле – замотанная тяжелой работой, она не заметила, что с тех пор, как она живет здесь, эта мучительная в такой скученности проблема не напоминала о себе ни разу. Марфа не особо заморачивалась по этому поводу, списав все на условия труда.
А теперь, когда Расима вот так, в лоб, спросила ее, девушка сообразила, что «проблем» нет уже больше трех месяцев…
Марфа пошатнулась, схватилась рукой за горло и медленно опустилась на кровать.
Видимо, выражение лица у нее было такое, что проняло даже Расиму:
– Так ты что, не знала, что ли?! С мужиком кувыркалась – и не знала, что от этого дети бывают? У тебя, вон, пузо уже растет!
– Да не кувыркалась я! – отчаянно закричала Марфа, с ужасом осознавая страшную реальность. И то, что она считала результатом питания одними макаронами и кашами, – вовсе не полнота… – Он меня изнасиловал!
Кто-то из женщин ахнул, а потом в комнате зазвенела тишина.
Нарушенная тихим голосом Расимы:
– Так вот почему ты так кричишь по ночам… Так тебе на аборт надо, девочка. Срочно! Если уже не поздно – живот-то уже виден!
Но было уже поздно…
Срок оказался бо́льшим, чем было разрешено для аборта.
Глава 10
И вот это уже был конец…
Конец ее планам, мечтам о новой жизни. Конец всему.
Потому что беременных из общежития сразу выгоняли – для работниц с детьми существовали семейные общежития. Но о том, чтобы получить там комнату, и речи не шло – Марфа на заводе проработала без году неделя, а в очереди на «семейку» стоят годами.
Комнату снимать ей было не на что. Помощи искать не у кого.
Любаша? А что Любаша? Она сама живет в общаге, родители ей деньгами помогают, конечно, но ровно настолько, насколько это необходимо. И содержать подругу дочери, да еще и с ребенком, они не обязаны.
К тому же рядом с Любашей еще мог находиться Сергей…
Хотя он и заявлял, что намеревается бросить надоевшую ему девушку, но – кто знает?
Рисковать Марфа не хотела. Она даже представить себе не могла, что будет, если этот псих узнает о беременности жертвы…
Конечно, в фильме «Москва слезам не верит», который Марфа посмотрела не один раз, у попавшей в похожую ситуацию героини все сложилось сказочно – замечательные подруги, выделенная ей комната в общежитии, всеобщая поддержка и участие.
И слезы героини в подушку – устала она, видите ли! – не трогали больше Марфу. Наоборот, теперь девушка злилась – ишь ты, ревет она! А чего ревет-то? Поди плохо – все же устроилось!
А у нее, у Марфы, не устраивалось. И хотя соседки по комнате больше не обижали девушку и даже поддерживали ее, как могли, но поселять у себя орущего младенца они явно не собирались.
Впрочем, даже если бы такое дурное желание у них и возникло, комендант общежития все равно выселил бы Марфу.
