Вскоре под странные аккорды музыканта начались пляски. Девушки неистово устремились вперед, образуя хоровод. Все быстрее двигались их ловкие смуглые ноги, пестрые платья взвивались вихрем вокруг длинных ног все выше и выше по мере того, как ритм танца ускорялся…
Музыкант усиливал ритм, и тамбурины гудели под ударами крепких кулачков цыганок. Косы девушек расплелись и рассыпались по темным плечам, обнажившимся от съехавших в бешеном танце платьев. Когда луна вынырнула из-за облаков, добавив свой бледный свет к красным отблескам костра, танцовщицы буквально разбушевались. Ноги их мелькали так быстро, что было невозможно разглядеть их движений. Казалось, живое пламя их душ светит в темноте ночи, сливаясь с пламенем костра. Они изгибались, наклонялись, кружились в кругу сверкающих, завороженных их танцем глаз. Катрин была захвачена диким великолепием этого зрелища. Эти темноволосые девушки, танцующие под лунным светом, кто они? Не жрицы ли таинственного культа? Их лица с закрытыми глазами поднимались к серебристому свету, и лихорадочная дрожь охватывала круг цыган, рукоплескавших в такт исступленному танцу. Некоторые жители деревни с опаской подошли поближе, чтобы посмотреть. Они держались в тени стены трактира, и Катрин могла из окна рассмотреть их лица, недоверчивые и любопытные одновременно… Вдруг над всем этим бешеным гулом тамбуринов и хлопков поднялась странная мелодия лютни и страстный и горячий голос запел. Незнакомые слова сообщали песне колдовскую силу, очень знакомую Катрин.
– Что это? – прошептала Эрменгарда, подойдя к подруге.
– Сара! Она поет!
– Я слышу… но какой необыкновенный голос! Странный и… великолепный!
Никогда еще Сара не пела так, как сегодня вечером. В прокуренной таверне Жако Морского она пела о своей ностальгии, о своих жалобах. На этот раз буйная радость вольной жизни на бескрайних просторах сквозила в ее пении. Из своего окна Катрин видела, как она сидит, обхватив колени руками, и поет свои надрывные песни, прерываемые хриплыми криками и припевом, который все цыгане подхватывали хором. Вдруг она встала, протянула руки к луне, большой и круглой, которая теперь была хорошо видна. Казалось, что она хотела схватить ее руками. Танцы и пение перемежались во все более и более быстром темпе, все более и более дикие… Теперь пел весь табор, и песня катилась над уснувшей деревней, как раскаты грома… Под пронзительный крик танцовщицы все вместе обнажали стройные смуглые тела, блестящие от пота… Под окном Катрин было заметно оживление: это крестьянки энергично подталкивали своих мужей, используя кулаки, пытаясь загнать их домой…
– О! – произнесла Эрменгарда, восхищенная и шокированная одновременно.
Катрин только улыбнулась. Она видела достаточно подобных сцен и во Дворе Чудес, и в таверне Жако Морского, и это зрелище ее не смущало… Она не находила ничего зазорного в наготе этих красивых молодых девушек. Их гармоничные тела, наделенные дикой грацией, были похожи на прекрасные ожившие статуи. Глаза сверкали, как раскаленные угли. Темные тучи готовились поглотить луну, а от костра остались только угли. Темнота понемногу сгущалась над табором. Какой-то мужчина, сидевший рядом с костром, бросился к одной из девушек, схватил ее на руки и унес в чащу. Другой сделал то же самое, затем третий… Сара продолжала петь, а ночь наполнялась вздохами. Эрменгарда решительно оттащила Катрин от окна и закрыла его. Катрин, видя, как покраснела ее подруга, принялась смеяться.
– О! Эрменгарда, вы шокированы?
– Шокирована? Нет! Но я не хотела бы, чтобы сегодня мне снились кошмары. Такое зрелище не идет на пользу женщинам ни моего возраста, ни вашего, особенно когда муж находится далеко.
Катрин ничего не ответила. Она понимала, что графиня права и лучше было бы отвернуться от ночной вакханалии. Но, лежа в постели, она долго не могла сомкнуть глаз, прислушиваясь к тому, что происходило на поляне. Время от времени доносился голос Сары, тихо напевавшей под слабые звуки лютни. Затем все стихло.
Первым желанием рано пробудившейся Катрин было подбежать к окну. Открыв деревянный ставень, она высунулась наружу. Повеяло прохладой. Катрин разочарованно вскрикнула: никакого следа от лагеря цыган не осталось… разве что черные круги на траве, там, где горели костры. Они, видимо, уехали на рассвете, растаяв как сон в розовой дымке утра. Деревня безмятежно спала. Ночная вакханалия рассеялась, как дым костров. Кто-то насвистывал под окном Катрин, выходившим на ворота конюшни. Это был один из солдат эскорта, и она окликнула его:
– Скажите мессиру Руссе, что я хочу поговорить с ним.
Солдат улыбнулся и, поприветствовав ее, побежал за угол дома. Несколько минут спустя Руссе постучался в дверь и, получив разрешение, вошел. Катрин в утреннем платье ждала его у окна. Эрменгарда еще лежала в постели. Натянув одеяло до носа, она смотрела на эту сцену неодобрительно и сурово. Но молодого капитана это нисколько не смущало. Напряженное выражение лица Катрин беспокоило его гораздо больше.
– Вы видели сегодня утром Сару? – спросила она, не потрудившись даже заметить глубокий поклон молодого человека.
– Я ее не видел, но один из моих людей заметил ее. Было очень рано, перед восходом солнца. Она уехала с цыганами, сидя верхом на крупе позади их предводителя.
– Уехала?
Глубокая боль пронизала внезапно душу молодой женщины. Она почувствовала желание расплакаться, как маленькая покинутая девочка. Эрменгарда была права. Оказалось, что для Сары ничего не значили старые добрые и даже нежные отношения по сравнению с зовом прошлого, с искушением вести свободную бродячую жизнь… Катрин должна была согласиться со всем, что она отрицала вчера вечером. Она опустила голову, и Жак увидел, как слеза скатилась по ее щеке.
– О! Не плачьте! – воскликнул он, потрясенный.
– Да… ничего, пройдет. Благодарю вас, мой друг. Через час мы тронемся. Посмотрите, чтобы все было готово.
Она отвернулась к окну, чтобы скрыть слезы от Руссе, а он, испуганный этим, не рискнул ее утешать. Эрменгарда пожала плечами и сделала знак Жаку, чтобы тот удалился. Когда он закрыл дверь, графиня встала с постели, босиком подбежала к Катрин и обняла ее обеими руками.
– Поплачьте вместе со своей старой подругой, дорогая… Вчера вечером я не думала, что я права! Не надо думать, что эта Сара не любит вас. Понимаете, она принадлежит к породе перелетных птиц. Они не могут устоять перед неким зовом природы. И улетают… потом возвращаются.
Катрин покачала головой, подавляя рыдания:
– Она не вернется! Она встретила своих… Но что мне обиднее всего – так это то, что она уехала, не простившись.
– Она скорее всего боялась, что прощание сделает невозможным ее отъезд… Одевайтесь, Катрин, и поедем отсюда! Здесь очень грустно!..
Часом позже паланкин с обеими женщинами тронулся в путь. Солнце уже поднялось высоко. Жак де Руссе гарцевал рядом с дверцей, не осмеливаясь смотреть на Катрин. Она так часто прикладывала кружевной платок к глазам, что молодой человек чувствовал себя несчастным и бессильным перед этим горем. Ехали все время молча. К середине дня караван пересек границу Бургундии, но следов Сары или цыганского табора нигде не обнаруживалось. Казалось, что все они растворились в утреннем тумане.
