– Я находился там как официальное лицо, сэр.
– Что вы обсуждали?
– Ваша честь, я возражаю, – поднялся со своего места
Гамильтон Бергер. – Это несущественно, недопустимо в качестве доказательства и
не имеет отношения к делу. Перекрестный допрос ведется не должным образом.
– С другой стороны, он касается самой сути мотивации и
пристрастности выступающего свидетеля, – заметил Мейсон. – Это чрезвычайно
важный вопрос.
Судья Моран нахмурился в задумчивости.
– При определенных обстоятельствах я решил бы, что вопрос
является весьма отдаленным, но ввиду сложившейся ситуации, развитие которой мы
наблюдаем по мере допроса этого свидетеля… Я отклоняю возражение, – постановил
судья Моран.
– Что вы обсуждали? – повторил свой вопрос свидетелю Мейсон.
– Я не помню.
– На этот раз вы не имеете в виду, что вам сложно сказать,
вы имеете в виду, что не помните?
– Я имею в виду, что не помню.
– Вы помните разговор, состоявшийся между мисс Грейнджер и
обвиняемой?
– Да, сэр.
– Практически дословно?
– Я помню, что было сказано. Да, сэр.
– Но вы не помните разговор, состоявшийся прямо перед
разговором между обвиняемой и мисс Грейнджер, не помните свой разговор с мисс
Грейнджер, когда вы обсуждали с ней что-то, находясь при исполнении своих
обязанностей?
– Нет, сэр.
– Тогда откуда вы знаете, что говорили с ней в качестве
официального лица?
– В противном случае я бы там не находился.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
– Вам доводилось заходить в квартиру Сьюзен Грейнджер только
в качестве официального лица?
Свидетель колебался. Потом он умоляюще посмотрел на
Гамильтона Бергера.
– Ваша честь, мы уклоняемся в сторону, – сразу же уловил
сигнал окружной прокурор. – Делается попытка дискредитации свидетеля, очернения
репутации еще одной свидетельницы и…
– Это показывает пристрастность свидетеля, – перебил Мейсон,
– и, более того, я не понимаю, как то, что он находился в квартире мисс
Грейнджер не только по официальному делу, очернит ее репутацию.
– В общем-то, перекрестный допрос принял весьма своеобразный
оборот, – заметил судья Моран.
– Причина проста, – ответил Гамильтон Бергер. – Защита в
отчаянии всеми способами старается потянуть время. Адвокат использует все
технические уловки, которые только приходят ему на ум, чтобы хоть как-то
ослабить версию, представленную обвинением, которую, как он понимает, разбить
невозможно.
– Вам не следовало выступать с подобным заявлением, – с
укором в голосе сказал судья Моран. – Присяжные не должны учитывать только что
прозвучавшие слова окружного прокурора. Ни одно из замечаний ни одной из сторон
не следует принимать в качестве доказательств. А вы, господин окружной
прокурор, должны понимать, что подобное заявление в присутствии присяжных может
рассматриваться как неправомерный образ действий.
– Простите, ваша честь. Я снимаю свое заявление. Я выступил
с ним в… раздражении.
– Я повторяю, что перекрестный допрос принял весьма
своеобразный оборот, – снова заговорил судья Моран. – Однако я считаю это
логичным ввиду показаний выступающего свидетеля. Я не собираюсь комментировать
показания свидетеля, потому что подобное не входит в мои обязанности. Я
нахожусь здесь, чтобы принимать решения по правовым аспектам. При сложившихся
обстоятельствах я намерен предоставить защите все допустимые послабления при
проведении перекрестного допроса. Возражение отклоняется.
– Так вам доводилось заходить в квартиру Сьюзен Грейнджер не
только по официальному делу? – обратился Мейсон к свидетелю.
– Возможно, я заглядывал к ней время от времени, чтобы
скоротать день.
– Если кто-то из жильцов дома «Белинда», не из соседних
квартир, а просто из того же дома, заявит, что вы заходили к Сьюзен Грейнджер
дюжину раз, то его показания будут правдивыми?
– Минутку, ваша честь, – вскочил со своего места Гамильтон
Бергер. – Я возражаю. Задан спорный вопрос. Перекрестный допрос ведется не
должным образом. Предполагаются факты, не представленные как доказательства.
– Вопрос спорный, – согласился судья Моран. – Возражение
принимается.
– Вы заходили в квартиру Сьюзен Грейнджер дюжины раз? –
спросил Мейсон.
Свидетель определенно чувствовал себя неуютно, он заерзал на
стуле, изменил свое положение, откашлялся, вынул из кармана платок и
высморкался.
– Как только решите прекратить тянуть время, можете
отвечать, – заявил Мейсон.
– Я… зависит от того, что вы имеете в виду под дюжинами.
– Что вам непонятно? – спросил Мейсон.
– Сколько дюжин?
– Я оставляю это на ваше усмотрение. Сколько дюжин раз вы
заходили в квартиру Сьюзен Грейнджер не по официальному делу?
– Я… не помню.
– Пять дюжин?
– О, не думаю.
– Четыре?
– Навряд ли.
– Три?
– Ну… не исключено.
– Тогда что вы имели в виду, заявляя, что не могли
находиться там, кроме как при исполнении своих обязанностей?
Свидетель опять колебался какое-то время, затем на его лице
появилась победная улыбка, потому что он придумал ответ на вопрос Мейсона:
– Я имел в виду день, о котором идет речь. Ваш вопрос,
мистер Мейсон, относится к пятнадцатому августа текущего года, и я заявил вам,
что в тот день я не мог находиться в квартире мисс Грейнджер кроме как в своей
официальной должности.
– Вы имеете в виду – именно в тот день?
– Да, сэр.
– А чем тот день так отличается от трех дюжин других раз,
когда вы заходили в квартиру мисс Грейнджер не по официальному делу?
– Ну, я… я не говорил, что заходил три дюжины раз.
– Мне кажется, что говорили.
– Я ответил, что не исключено, что три дюжины.
– Хорошо. Чем пятнадцатое августа текущего года отличается
от других дней? Что такого особенного случилось в тот день?
– Ну… произошли кое-какие события, сделавшие тот день
необычным.
– Сколько времени вы находились в квартире Сьюзен Грейнджер?
– Ну… тут опять… я не помню.
