— Риган Мак-Дуфф из клана Бен Мак-Дун… Моему слуху это имя
чуждо. А что значит «Риган»? Насколько я понимаю, Мак-Дуфф — нечто вроде
фамилии?
— «Риган» означает «король», — с гордостью отвечала девушка.
— Ты вовсе не король, красавица моя, ты дивная женщина,
которую я сделаю просто волшебной. Можешь считать себя кем заблагорассудится,
Зейнаб, но помни: ты покинула навеки свой мир. Теперь ты в моем мире и станешь
отзываться на новое имя очень скоро. Если не нынче же вечером, то завтра или в
крайнем случае послезавтра…
Он начал медленно снимать с себя одежду: сначала длинный
белый плащ, потом широкий пояс, обхватывавший тонкую талию, белоснежную рубаху…
Усевшись на постель, он стянул мягкие сапоги, затем, снова встав, принялся
стягивать белые панталоны…
Риган ахнула:
— Что ты делаешь?
— А разве это не очевидно? — в его синих глазах прыгали
веселые искорки, хотя выражение лица оставалось ледяным. — Ты когда-нибудь
видела обнаженное мужское тело, Зейнаб?
— Я не девственна… — пробормотала она, изо всех сил стараясь
не смотреть на него, но искушение оказалось чересчур сильным. Широкая грудь
украшена растительностью, которая спускается до самого паха…Проследив взглядом
направление, девушка уставилась на его мужское достоинство. Член был светлым и
обмякшим… Ноги у Карима были длинные и, подобно груди, покрыты негустой
растительностью.
— А теперь сними сорочку, Зейнаб, — велел он.
— Нет! — отрезала она.
Стремительно преодолев разделявшее их расстояние, он схватил
ее за ворот сорочки и разорвал тонкую ткань до самого подола.
— Когда я велю тебе что-то сделать, ты должна повиноваться
мне, Зейнаб, — проговорил он, срывая с Риган остатки сорочки.
Потом, взяв ее за руку, подвел к ложу и опрокинул на матрац.
Когда он поглядел ей в лицо, то был потрясен выражением ее глаз — вернее,
полнейшим его отсутствием. Словно дух ее внезапно покинул тело, оставив лишь
пустую оболочку…
— Почему ты так страшишься меня, Зейнаб? — ласково спросил
он, не выпуская ее руки. — Не надо бояться…
Она мучительно подбирала слова и наконец с трудом
выговорила:
— Ты причинишь мне боль… Я не хочу, чтобы ты мне сделал
больно! — Она поднялась с ложа и, дрожа, стояла босая на полу.
— Я не причиню тебе боли, Зейнаб. Прошу, расскажи мне о тех
двоих, которые сделали тебе больно. Порою это помогает сбросить груз тягостных
воспоминаний…
— — Иэн Фергюсон… — еле слышно шепнула Риган — Карим даже
наклонился к ней, чтобы расслышать. — От него пахло лошадьми, и он гордо
прохаживался передо мной, похваляясь своим «жеребцом». Он стискивал мне груди,
потом запустил руки между ног… Он все время извивался на мне, издавая странные
звуки… Затем приказал мне раздвинуть ноги… О, какой большой был у него член он
чуть было пополам меня не разорвал! Но ему было все равно! Все равно! Он двигал
во мне этим отвратительным орудием взад-вперед, хрипя и потея. Никогда не знала
я такой боли! А потом.., потом он еще дважды за ночь овладел мной. Отвратительно!
Ненавижу его! — Она разрыдалась.
— А Гуннар Кровавый Топор? — спросил Карим. — Он тоже
заставил тебя страдать?
— Когда его плоть вошла в меня, я не чувствовала боли, — уже
спокойнее сказала она, — но это было не менее отвратительно. Он силой наклонил
меня вперед и насильно заставил принять его член, и хрюкал, словно хряк, покуда
не излил в меня сок своей похоти!
— Я никогда не возьму тебя силой, — пообещал ей
Карим-аль-Малика.
— Тогда тебе никогда не обладать мною, мой господин, по
собственной воле я никогда не отдам своего тела ни одному мужчине в мире.
— Ты отдашься мне, Зейнаб, — нежно сказал он. — Не нынче и,
возможно, очень нескоро… Но в конце концов ты по собственной воле станешь моей
— и душою, и телом. Мне вовсе не нужно будет ни к чему тебя принуждать. — Он
ласково отер ладонью слезы с ее лица. — Не плачь… Прошлого не вернуть и не
изменить, но будущее твое будет прекрасным. Это обещаю тебе я,
Карим-аль-Малика. Верь мне, красавица моя.
— Я не верю ни одному мужчине в мире… — отвечала она. И он
понял ее вполне. Она взглянула на него — в глаза ее понемногу возвращалась
жизнь:
— А что ты должен такого со мною сделать, чтобы меня можно
было преподнести в дар калифу?
— Обучить тебя искусству страсти, — с легкой улыбкой отвечал
Карим, — но ведь это пока для тебя пустой звук, правда?
Риган утвердительно кивнула.
— Любовь — настоящее искусство, Зейнаб. Те двое, что так
жестоко с тобою обошлись, понятия не имели, какое наслаждение могут даровать
друг другу мужчина и женщина. Они были грубы, эгоистичны и тупы. Оба привыкли
совокупляться с женщинами, словно кобели с суками. Они ничем не лучше
бессмысленных скотов, которым усердно подражают. Но так быть не должно, моя
красавица, — он ласково обнял ее за плечи и поцеловал в лоб. — Со временем я
научу тебя всему, что знаю сам. А потом отвезу тебя к калифу, и ты завоюешь его
сердце своею красотой и несравненным мастерством.
…Нет, она не верила его словам. Совокупление — и наслаждение?
Как это совместить, она не представляла себе, но, надо признаться, он возбудил
ее любопытство.
— А где ты постиг это искусство, мой господин? — робко
спросила она.
— В одном городе. Он называется Самарканд.
— А почему ты стал именно этому учиться?
— Я у отца младший, — начал Карим свой рассказ. — Подобно
многим младшим балованным детям я был сорвиголова и шалопай. А когда я
обрюхатил одну за другой трех отцовских рабынь, терпение его лопнуло. Старший
брат мой Джафар заступился за меня перед отцом. Он сказал ему, что коль уж я
так люблю «складывать зверей о двух спинах», то, пожалуй, лучше всего отослать
меня в тайную Школу Учителей Страсти в Самарканде. Так, по крайней мере, моим
наклонностям будет найдено практическое применение. Учеников в той школе всегда
очень мало, туда принимают немногих, но выпускники ее в большом почете, потому
что многим нужны хорошо вышколенные Рабыни Страсти. Меня тщательнейшим образом
проэкзаменовали, убедились в моей мужской силе и, посовещавшись, приняли в
школу. Ну а когда я закончил ее, то стал зарабатывать себе на жизнь, обучая
рабынь искусству наслаждения. Со временем я смог приобрести свою «И-Тимад»… —
Карим-аль-Малика улыбнулся Риган. — Я большой мастер своего дела, поверь, —
сказал он с озорным блеском в глазах. — Я взялся заниматься с тобою, лишь
уступив настойчивым просьбам Донала Рая, но когда мы закончим наши занятия, то
ты, Зейнаб, станешь совершеннейшим моим творением! Обещаю тебе.
