— «Пожалуйста» — что?
— Пожалуйста! — повторяла она, как заведенная.
— Рабыня Страсти никогда не молит, хотя для господина
лестно, что он возбудил в ней желание, — заметил он. Потом накрыл ее своим
телом и глубоко вошел в нее, издав сладкий стон.
Крик восторга, вырвавшийся из груди девушки, увенчал его
усилия. Казалось, он заполнил ее до отказа «— внутри у нее все горячо
пульсировало. Она задыхалась…
— О-о-о, мой господин, ты убьешь меня своими ласками… —
простонала она.
— Чудесно, мое сокровище! — похвалил он ее. Ягодицы его
ритмично сокращались в такт движениям мужской плоти в нежном теле.
Она крепко опоясала его ногами. Стройные руки обвили мощную
шею.
— Не останавливайся! — умоляла она. — Как это сладко?
А-а-а-ах, я умираю!
— Ты спешишь, Зейнаб. Опять торопишься… Ты должна вновь
воспламениться, ведь я еще не удовлетворен. Помни, сперва твой господин должен
вкусить наслаждения, и только потом ты сама.
— Я не могу… — голос ее звучал слабо.
— Нет, можешь! — настаивал он, и вновь стал безумствовать
над ее телом.
— Нет! Нет! — она попробовала освободиться из железных
объятий, но вдруг тело ее выгнулось и соски прижались к его груди:
— А-а-а-ах! А-а-а-а-ах! — рыдала она, это повторялось вновь
— к ее невероятному изумлению. И ощущение было даже сильнее, нежели минуту
назад. Неужели ее столь легко удовлетворить? Ногти девушки впились в спину
мужчины, волна вожделения захлестнула ее снова.
— Ах ты, маленькая шлюха! — прорычал он ей на ухо и, склонив
голову, впился в ее грудь обжигающим поцелуем. Он был почти на вершине, но она
преградила ему путь, ее вожделение заставляло его вновь проделывать путь,
словно мифического Сизифа… Он толчками проникал в нее все глубже и глубже, до
тех пор, пока движения его не превратились в яростные отрывистые толчки… Взрыв…
Долгое время они лежали, сплетенные… Тела их были влажны от
пота и любовных соков. Поначалу сердца бешено бились, но мало-помалу ритм восстанавливался.
Наконец, Карим произнес:
— Позови Ому. Вели ей принести чашу свежей воды, платки
любви и еще вина. Нам обоим нужно восстановить силы.
— Ты хочешь, чтобы моя прислужница увидела нас в таком..,
таком виде? — изумилась Зейнаб.
— Она должна научиться прислуживать тебе в любой ситуации, —
отвечал он. — Разве вы не видели друг друга нагими в банях?
— Но ты же тоже обнажен!
— Ну и что с того? — спокойно отвечал мужчина. Девушка
недоуменно покачала головой:
— Мир, в который ты вводишь меня, мой господин, так
отличается от того, в котором я выросла…
Она кликнула Ому и отдала ей приказание. Зардевшаяся девушка
слушала госпожу, с трудом борясь с искушением пристально рассмотреть наготу
Карима-аль-Малики.
— Я было подумала, что все мужчины твоей страны темноглазы,
— робко сказала Зейнаб, когда Ома вышла. — почему же у тебя синие глаза?
— Моя мать северянка, — сказал он. — В одном из походов ее
пленили, а потом она попала к моему отцу. Он сделал ее своей второй женой. А
оба моих брата и сестра черноглазые.
— Второй женой? А сколько же всего жен у твоего отца? —
Зейнаб уже не знала, изумляться или нет. Неужели мавры подобны саксонцам? У тех
язычников всегда было по несколько жен…
— У отца всего две жены. Он по натуре человек романтичный и
женится только по большой любви. У него есть гарем, наложницы — просто для
того, чтобы жены не надоедали. Женщин всего около дюжины. Такой гарем считается
очень маленьким. У калифа, к примеру, для любовных утех есть добрая сотня
женщин, а всего в гареме живет несколько тысяч разновозрастных дам…
— Несколько тысяч? — это потрясло Зейнаб. — И ты полагаешь,
что взгляд калифа остановится на мне, мой господин? Он даже не увидит меня в
этой куче! И я умру, одинокая и всеми позабытая…
— Но в гареме Абд-аль-Рахмана живут не только наложницы, —
принялся Карим успокаивать девушку. — Многие из них служанки, вроде твоей Омы.
Некоторые — члены семьи: ну, всякие тетки, кузины, дочки… Наложниц же всего
около сотни, не больше. Кроме того, ты Рабыня Страсти — редчайшая жемчужина.
Тебя преподнесут в дар калифу вместе с прочими подарками от Донала Рая, и
церемония будет весьма пышно обставлена. Только раз увидев тебя, Абд-аль-Рахман
воспылает желанием, уверяю тебя.
— А калиф.., он молод? — робко спросила девушка.
— Нет, но еще и не стар, Зейнаб. Он весьма и весьма искушен
в чувственных наслаждениях. Как любовник он очень хорош, к тому же за последние
два года зачал троих детей. Он еще и мудрый правитель, снискавший любовь и
уважение подданных. Ах, вот и Ома! — он обратился к служанке:
— Ты положила в воду благовония, как велела госпожа?
— Да, мой господин, — потупившись, отвечала та. Затем,
поставив чашу на столик у постели, она поспешно удалилась.
Зейнаб никогда ничего не приходилось объяснять дважды. Взяв
один из тонких платков, она омыла член господина. Потом легла на ложе и
подставила свои прелести его умелым рукам.
Затем он спросил:
— Ты не голодна, мое сокровище?
— Как зверь! А ты?
— Еще бы! Обучать тебя — тяжелый труд… — поддразнил он
девушку.
— Впрочем, как и учиться у тебя, — улыбнулась она. — Я
позову Ому и попрошу принести нам что-нибудь…
— Если ты устала, может быть, сперва отдохнешь?
— О нет, мой господин! — решительно возразила она. — Я
восстановлю силы, и мы продолжим. Я хочу взять от своего учителя как можно
больше…
Карим хмыкнул. Потом велел:
— Прикажи Оме принести большую миску устриц. Они быстро
вернут мне силы.
— Тогда и я стану есть их вместе с тобою, — смеясь, отвечала
Зейнаб. — Ты строгий учитель, мой господин, но я обещаю быть прилежной.
— Надеюсь, так оно и будет, — рассеянно сказал он, думая о
том, что те месяцы, что им предстоит провести вместе, будут для него нелегки.
То, что он чувствовал к этой девушке, было непохоже ни на что, прежде им
испытанное… Неужели он влюбляется в нее? О, если это так, то надо с этим
бороться… Она никогда не сможет принадлежать ему. Он твердил себе, что обладает
этим юным телом лишь с целью обучить невольницу науке любви, чтобы она овладела
мастерством дарить мужчине величайшее наслаждение. Так циркач дрессирует зверя…
А любить ее или же позволить ей полюбить себя… Это бесчестие, это позор! Позор
для всех!
