» И-Тимад» стояла у пристани, и сходни были спущены. Капитан
уже сошел на берег, смешавшись с толпой на причале, а Аллаэддин-бен-Омар, по
его приказу, препроводил обеих женщин в каюту, прочь от любопытных глаз.
— Что такое дыня? — спросила его Зейнаб. Ей необходимо было
отвлечься от навязчивых и мучительных мыслей о Кариме-аль-Малике.
— Это большой, круглый и сладкий фрукт, — отвечал Аллаэддин.
— А оливка?
— А это маленькая ягодка — бывает черним, пурпурной, а
иногда зеленой. Оливка очень соленая, обычно их хранят в рассоле, — объяснил
он.
— Карим говорит, что этот город в сравнении с Кордовой, как
оливка перед дыней… — сказала Зейнаб. — А я не могла понять его, покуда не
узнала, что же такое оливка и дыня.
На бронзовом лице первого помощника капитана блеснула
белозубая улыбка;
— Прекрасное сравнение. Да, Кордова очень велика в сравнении
с Алькасабой Маликой, но мне лично по душе небольшие города. К тому же
маловероятно, госпожа, что ты будешь жить в самой Кордове. Правда, в городе
есть прекрасный дворец, где калиф и живет большую часть года. А на лето он
прежде выезжал в Аль-Рузафу, где расположена его летняя резиденция, но теперь
он выстроил Мадинат-аль-Захра, к северу от Кордовы.
— Это означает «город Захры»? Ведь это имя его жены, не так
ли? — спросила Зейнаб.
— Имя любимой жены, матери его сына и наследника.
— И предполагается, что я должна поразить воображение
человека, который выстроил для своей любимой целый город? Должно быть, это
непревзойденная женщина! Тогда это просто немыслимо! — заявила девушка.
Аллаэддин-бен-Омар рассмеялся от всего сердца:
— Мы, мавры, непохожи на северян. Мы наслаждаемся красотой
во всех ее проявлениях и с радостью приемлем любой дар Аллаха. Никогда в сердце
у нас не царит безраздельно одна женщина. Калиф может искренне уважать госпожу
Захру, восхищаться ею… Может выстроить для нее целый город. Но это вовсе не
значит, что одновременно он не может дарить уважение, восхищение и любовь
другим женщинам. Ты самая красивая женщина, какую мне когда-либо приходилось
видеть, госпожа Зейнаб. Если будешь умницей — а, по-моему, такова ты и есть, —
калиф всем сердцем полюбит тебя.
— А я красива? — хитро прищурившись, спросила вдруг Ома.
Аллаэддин хмыкнул.
— Тебе, голубка моя, вовсе не нужно быть красавицей, —
отвечал он, но, заметив ее мрачный взгляд, поспешно прибавил:
— Но для меня ты удивительно хороша. Будь ты еще лучше,
калиф мог бы потребовать тебя себе в наложницы. И тогда бедное сердце
Аллаэддина-бен-Омара было бы разбито. — Он ласково ущипнул девушку за щечку,
она шутливо шлепнула его по руке. «…Что за чудо-девушка, — подумал он. — Какою
женой могла бы она стать!..» — А теперь мне пора на пристань — меня ждут дела,
— сказал он. — Откройте ставни, если хотите, но не выходите одни на палубу.
Когда он ушел, девушки тут же открыли ставни и выглянули из
окна каюты. День был ясный и солнечный, а жара стояла такая, какой им еще не
приходилось испытывать. Но веющий с моря легкий бриз приносил облегчение. Они
жадно втягивали его ноздрями. Города они видеть не могли: окошко каюты выходило
на море. Но специфические запахи витали в воздухе.
— Интересно, сколько нам предстоит еще просидеть в этой
духоте? — спросила Ома. — Я пережила плавание лишь потому, что мы не сидели
здесь взаперти! Как я скучаю порой по холмам и полям, тем самым, в окрестностях
монастыря, где я выросла. А ты тоскуешь по Аллоа, госпожа моя?
Зейнаб покачала головой:
— Нет… Порой еще скучаю по сестре Груочь, но в тот день,
когда она венчалась, я потеряла ее навсегда… Больше с Бен Мак-Дун меня ничто не
связывает. Мне приятно тепло здешних мест. Как ты думаешь, здесь солнце всегда
так ярко светит? С тех пор как мы покинули Эйре, ни разу не было дождя… А вдруг
здесь их никогда не бывает. Ома?
— Нет, такого быть не может, — отвечала служанка, — Я успела
заметить деревья, цветы… Чтобы расти, им необходим дождь!
— Да… — Зейнаб снова задумалась. Она гадала: когда воротится
Карим-аль-Малика? Когда им разрешено будет покинуть корабль? Увидят ли они
Алькасабу Малику нынче? Или в другой раз?.. Куда он пропал? Ах, да! Пошел
повидать отца — так он, по крайней мере, сказал. Она представила себе отца
Карима — наверняка какой-нибудь купец вроде него самого. Карим, должно быть,
дает ему деловой отчет. Интересно, какова семья Карима? Он всегда с такой
любовью говорил о домашних… Как непохожи они, должно быть, на ее родных…
Карим-аль-Малика брел по прихотливым изгибам городских
улочек. Наконец остановился подле маленьких ворот в белой стене. Затем,
порывшись в складках необъятных белых одежд, он достал небольшой медный ключ с
круглой головкой, отпер им замок и вошел в чудный просторный сад. Воротца,
щелкнув, захлопнулись за его спиной — садовник, обихаживающий розовые кусты,
вздрогнул и обернулся.
— Господин Карим! Добро пожаловать домой! — сказал садовник
с улыбкой.
— Благодарю тебя, Юсуф, — ответил капитан и поспешил к дому.
Завидев молодого господина, слуги ласково приветствовали его. А он, в свою
очередь, обращался к каждому по имени и очень уважительно. Войдя в дом, он
прямиком направился в отцовские покои.
Старик к тому времени уже проснулся. Он принял сына в свои
объятия и широко улыбнулся.
— «И-Тимад», как сказали мне, тяжела на плаву. Верно, трюмы
ее полны до краев. Славно поторгуем!
Старик был высок и прям, с белыми как снег волосами и
черными пронзительными глазами.
— Я прекрасно заработал, отец, но груз здесь ни при чем. —
Карим достал из складок одежды тяжелый кошель и бросил его на стол. — То, что я
привез, вовсе не на продажу. Донал Рай зафрахтовал мое судно, чтобы доставить
сюда его богатые дары кордовскому калифу.
— Отчего же ты не посетил прежде Кордову? — удивился отец.
— Потому что один из даров Донала Рая — прекраснейшая
девушка. В ней все дело. Уверяю, отец, ты в жизни не видел такой красоты. Я
взялся сделать из нее Рабыню Страсти для калифа. Когда же я справлюсь с этой
задачей и преподнесу ее калифу вместе с прочими дарами, я ворочусь домой в
Алькасабу Малику уже навсегда, как ты того и хотел. Ты подыщешь мне хорошенькую
жену, и она вскоре наплодит тебе внуков…
Благородные черты Хабиба-ибн-Малика озарила улыбка, и он
вновь обнял своего младшего сына.
— Аллах воистину велик, он услышал тайную молитву моего
сердца! — старик отер с глаз слезы умиления. — Я старею, Карим, и глупею… Но я
люблю тебя. Мне всегда хотелось, чтобы вся семья жила вместе. А твоя мать будет
без ума от радости!
