А превозносимая столь высоко девушка тем временем сладко
спала… Вначале она словно провалилась куда-то, но потом увидела сон.
…Ее гладят чьи-то нежные руки, покуда все тело не охватывает
сладкая дрожь. Ласковые губы покрывают ее жаркими поцелуями, от которых кровь
веселей заструилась по жилам. Зейнаб глубоко вздохнула и повернулась на спину.
В полудреме она слегка раздвинула ноги. Тепло… Влажно — и так тепло… Она
изнывала от удовольствия. Вздрогнув от наслаждения, она окончательно
пробудилась.
Его темноволосая голова покоилась меж ее раскинутых бедер.
Он нежно и искусно ласкал ее потаенную жемчужину. Она вздрогнула всем телом — он,
на мгновение оторвавшись от нее, взглянул на девушку затуманенными от страсти
глазами и вновь принялся безумствовать над нею. Протянув руки, Зейнаб запустила
пальцы в его каштановые волосы, поощряя его. В следующее мгновение он рывком
приподнялся, и возбужденный жадный член скользнул в ее горячее нутро… Глубже…
Глубже… Глубже…
Как прекрасно, как восхитительно! Она вот-вот умрет…
— О-о-о-о, Господи! — стонала она. — О-о-о, мой господин! 0
— о-о-ох!
Как же истосковалась она по нему за все эти долгие недели на
корабле! И этот голод вкупе со всем прочим вызвал к жизни это неземное
блаженство…
— Пожалуйста! — молила она. — Пожалуйста!!!
Зейнаб опоясала его ногами — и он проник в ее тело еще
глубже, еще…
— О Аллах! О Аллах! — стонал Карим, теряя голову…Как
обходился он без нее все это время? И как будет жить, расставшись с нею, своими
руками отдав ее другому? ..Он проникал в нее все глубже и глубже. Они были
единым существом, которое было не что иное, как воплощенный неутоляемый голод,
всепожирающая страсть!
…Вместе они достигли вершин райского блаженства и,
задыхающиеся, жаждали повторить путь еще и еще раз… Не выпуская ее из жадных
объятий, он принялся покрывать ее лицо благодарными поцелуями. Оба они
трепетали от желания.
— Ты удивительна! — наконец выговорил он. — Ты рождена,
чтобы любить и быть любимой, Зейнаб, цветочек мой…
Он все еще был в ее теле, она ощущала внутри сладкую дрожь.
— Мне нельзя любить тебя, ведь так? — тихо спросила она.
Волосы на его груди щекотали ее чувствительные соски.
— Нет, — с грустью отвечал он. — Нельзя. Ты не должна…
— А ты.., мог бы полюбить меня? — она напряженно
вглядывалась в его лицо.
— Кто из мужчин, обладающих силой и здоровьем, а также
зрением и рассудком, смог бы устоять? — прошептал он, умело уходя от прямого
ответа, силясь, чтобы ни единый мускул на его лице не дрогнул, а глаза
оставались бесстрастными. Мог ли он полюбить ее! Да он никогда не полюбит ни
одну другую женщину в мире! Объятие из страстного сделалось вдруг бесконечно
нежным, желание мгновенно ушло. Он выскользнул из нее и ласково уложил девушку
на подушки.
— Я разбудил тебя… — с улыбкой извинился он.
— Но я ничуть не огорчена, мой господин, — ответила она и,
опрокинув его на спину, нежно поцеловала в губы…Она не помнила, чтобы
когда-нибудь возносила молитвы Небу, даже в детстве, но сейчас она молилась.
Она молила Небеса послать смерть калифу Абд-аль-Рахману, сделать хоть
что-нибудь, чтобы ей не пришлось отправиться к нему… Тогда она могла бы
остаться с Каримом навеки. Лучше она будет последней рабыней в его доме, чем
любимицей великого князя… О, если бы только это было возможно…
…Голова его лежала у нее на груди. Она поглаживала его
темные волосы. Он любит ее. Она это чувствует, пусть даже он ни разу не обмолвился
об этом… И она все понимает. Он — человек чести. Впрочем, как и она сама… И она
не допустит, чтобы бремя ее любви тяготило его душу — что ж, если нет выбора,
то она бестрепетно уедет к калифу. Карим сможет гордиться ею. Она прибавит
славы имени Карима-аль-Малики, великого Учителя Страсти! И пусть сердце ее
будет разбито. А именно так оно и будет…
***
Сколько всего предстояло еще постичь Зейнаб!.. Прежде она не
вполне понимала, что имел в виду Карим, когда говорил, что сделает из нее самую
искусную Рабыню Страсти… Раньше она считала, что вполне довольно красоты и
искусной игры на любовном ложе, но это оказалось совсем не так. Мужчины, как
выяснилось, любят интересных женщин. Карим рассказал ей, что есть даже
специальные школы в городах Мекка и Медина, где образовывают женщин в области
изящных искусств.
…Уроки, уроки, уроки… Дни ее были заполнены до отказа.
Прежде, дома, ее наставляли лишь в хозяйственных делах, да и то спустя рукава:
ведь она должна была стать монашкой, а вовсе не хозяйкой дома.
Маленькая старушка каждый день приходила и давала Зейнаб
уроки каллиграфии. Сперва Зейнаб отчаивалась — казалось, никогда не удастся ей
совладать с бамбуковым стилосом… Но умение постепенно пришло. В один прекрасный
день неуклюжие, словно курица лапой нацарапала, штрихи, словно по мановению
волшебной палочки, превратились, к восторгу девушки, в изысканную вязь. В
совершенстве овладев округлым арабским курсивом, Зейнаб принялась за куфические
письмена… Одновременно девушка училась читать. А потом наставница начала учить
ее искусству сочинять стихи…
Сам Карим преподавал ей историю Аль-Андалус и других
известных ему стран, а также и географию. Престарелый евнух был приглашен в
качестве учителя музыки, к чему у девушки обнаружился удивительный талант.
Зейнаб обладала от природы редчайшим голосом и слухом и вскоре научилась
аккомпанировать себе на трех инструментах: на ребенке, звуки из которого
извлекались при помощи смычка, изогнутого в форме лука, на лютне, и, наконец,
на кануне — струнном щипковом инструменте.
Еще один старый евнух учил девушку логике и философии.
Третий наставлял ее в математике, астрономии и астрологии. Еще одна,
неопределенного возраста женщина, читала Зейнаб целые лекции об ароматах,
благовониях и о том, как ими правильно пользоваться. Потом она научила девушку
подкрашивать лицо и искусно выбирать одежды к особым случаям — это оказалось целым
искусством! А строгий молодой имам с фанатичным огнем в очах просвещал девушку
в вопросах восточной религии — ислама.
— Тебе не обязательно менять веру, — предупредил ее Карим, —
но тебе было бы много проще, если бы ты на это решилась или, подобно многим,
сделала бы вид…
— У меня вообще нет веры… — тихо промолвила Зейнаб.
— Как? Разве ты не христианка? — Еще раз девушка изумила
его.
Она с минуту поразмыслила, а затем сказала:
— Я знаю, что младенцем была крещена, но священник из Бен
Мак-Дун умер, когда я была еще очень мала. Порой в замок забредал священник или
монах, ища приюта, и просвещал нас… У Мак-Фергюсов был, правда, священник — я
видела, как он колдовал над брачным контрактом моей сестры и венчал молодых… Но
в Бен Мак-Дун мы годами не совершали Таинства Причащения — и не думаю, чтобы
это нам сильно навредило. А вы верите в Единого Господа?
