— Да, — отвечал Карим. Девушка пожала плечами:
— Я с радостью изучу ислам. Ведь узнавать новое вовсе не
вредно, мой господин.
— А потом.., ты переменить веру?
— Я буду внимательно слушать, — серьезно ответила девушка. —
И хорошенько разберусь в новом вероучении. Но то, что таится в глубине моего
сердца, — только мое, господин мой. Те начатки христианства, что я впитала
ребенком, — это ведь все, что осталось от меня прежней… И я не хочу изменять
этому теперь, мой господин, и, думаю, не захочу никогда.
Карим понимающе кивнул…Теперь, когда он было решил, что ему
все о ней известно, эта непостижимая женщина снова поразила его. Каких высот
достигла бы она, будь калиф хотя бы лет на десять моложе! Сейчас же лучшее, на
что она могла надеяться, — это родить ему дитя и стать таким образом почти что
членом семьи могущественного Абд-аль-Рахмана… Калиф к тому времени был уже
отцом семи сыновей и одиннадцати дочерей, что, в сравнении с выводками других
подобных ему владык, было более чем скромным достижением. Прочие великие князья
имели от двадцати пяти до шестидесяти отпрысков…
…Настала осень, и зарядили дожди. Они будут идти всю зиму,
объяснил девушке Карим. В остальное же время года здесь стоит сушь, тогда и
возникает нужда в оросительных каналах, сообщающихся с рекой. Дожди принесли
холод, который тем не менее ни в какое сравнение не шел с пронизывающим ветром
и морозом зимней Аллоа.
Через два месяца к Зейнаб впервые явилась гостья… Госпожа
Алима заранее предупредила сына, что посетит юную невольницу, но время она
выбирала тщательнейшим образом. Карим на некоторое время отбыл в горы в поисках
племенных лошадей, которых он должен был преподнести калифу Кордовы от имени
Донала Рая. Ему необходимо было наблюдать за животными несколько месяцев, чтобы
убедиться, что те вполне здоровы. Он не мог допустить, чтобы уже в конюшнях
владыки выяснилось, что кони страдают одышкой или каким-либо иным недугом…
Мать Карима прибыла в тех самых крытых носилках, которые в
свое время предоставлены были в распоряжение Зейнаб и Омы. Мустафа поспешил
навстречу госпоже, чтобы почтительно приветствовать ее.
— Добро пожаловать, добрая госпожа! Какая досада, что вы
заранее не предупредили о своем визите! Господина Карима нынче нет дома — он в
отъезде, выбирает коней…
Алима грациозно вышла из крытых носилок. Ее волосы, когда-то
совсем светлые, с возрастом слегка потемнели. На голове у нее была изящная
диадема, с которой ниспадала темно-синяя вуаль, шитая серебром. Ее утепленный
кафтан был из шелка того же цвета с серебряной вышивкой, со скромным округлым
вырезом и длинными рукавами, у запястий отороченными мягким белым мехом. На ней
были также алые шелковые панталоны, присобранные у щиколоток серебряными витыми
шнурками с золотыми бусинами. Вокруг стройной шеи посверкивала золотая цепочка
с округлым медальоном, оправленным в золото и украшенным бриллиантами. Бриллиантовые
же серьги и несколько изысканных колец на изящных пальцах довершали
впечатление. На маленьких ножках красовались арабские туфли с золотым и
серебряным шитьем.
— Я знаю, где мой сын, Мустафа. А приехала я, чтобы без
помех повидаться с Рабыней Страсти. Расскажи мне, какова эта девушка? — Синие
глаза Алимы сверкали любопытством. — Говори только правду!
— Она странная, госпожа. Не похожа ни на одну из своих
предшественниц — но мне она нравится. — Мустафа говорил неторопливо, взвешивая
каждое слово, И все же замялся…
— Странная? В чем же ее необычность, Мустафа? — Алима
заинтересовалась еще больше. Ведь Мустафа, в отличие от большинства евнухов,
был предельно откровенен и честен. Такая расплывчатость формулировок была ему
несвойственна. — Говори же!
— Она покорна, госпожа, но мне кажется, что она идет на это
вполне сознательно… — выговорил наконец Мустафа. — Увольте, госпожа, я не умею
объяснить…
— Она» не уронит престиж моего сына и Донала Рая в глазах
владыки? — спросила Алима, глядя очень пристально на евнуха.
— О нет, госпожа! Зейнаб очень воспитанна и умна! Думаю, это
лучшая Рабыня Страсти, которая когда-либо выходила из этих стен! — воскликнул
Мустафа. — А ее красота… Словно само солнце!
— Что ж, прекрасно, — отвечала Алима. — Проводи же меня к
этому чуду, добрый мой Мустафа. Постой-ка, расскажи прежде, чем занимается она
в отсутствие Карима?
— Она учится, госпожа.
— О, она такая прилежная ученица? А каковы ее успехи?
— Все учителя довольны ею — и даже имам Гарун, — отвечал
Мустафа, ведя Алиму по коридору, ведущему на женскую половину.
Зейнаб сидела подле бассейна с рыбками, держа на коленях
канун. Она задумчиво напевала. Алима жестом удалила евнуха и прислушалась. Девушка
одарена чистым и нежным голосом — это наверняка понравится калифу. И на кануне
играет она прелестно. Нет, голос ее не просто хорош — он удивителен… Вот так
редкая удача! Ведь наложницы калифа должны быть не просто хороши собою и
искусны на ложе страсти. Они должны обладать массой прочих достоинств. А эта
девушка бесспорно обладает редчайшим даром, который поможет ей занять достойное
положение при дворе…
— Какую песню ты поешь? — спросила, наконец, Алима, выступая
из своего убежища.
Девушка вздрогнула и чуть не уронила инструмент.
— Это песня моей родины. — Зейнаб почтительно встала и
склонилась перед величавой и красивой женщиной. — В ней поется о красоте гор,
озер и северного неба, госпожа. Я люблю порой петь на родном своем наречии — в
гареме это наверняка будет величайшей редкостью и поможет мне, недостойной,
обратить на себя внимание калифа. Это также поможет мне не позабыть родной
язык, а сохранить его в памяти я желаю всем сердцем…
— Я госпожа Алима, мать Карима-аль-Малики, — представилась
Алима девушке…О Аллах, как прекрасна эта чужеземка! Золотые косы, аквамариновые
очи, светлая прозрачная кожа… Она даже светлее дочерей Галатии!..
— Не выпьете ли со мною мятного чаю, госпожа? — вежливо
спросила Зейнаб, предлагая высокой гостье присесть…Как же красива мать Карима!
— С радостью, дитя, — отвечала Алима. — И непременно с
отменными медовыми пирожками с миндальной начинкой! Если они есть у тебя…
Глаза Зейнаб засияли:
— Наверняка есть, госпожа! Ома, иди сюда! Когда служанка
явилась на зов, Зейнаб отдала ей краткое и толковое распоряжение. Ома
почтительно склонилась:
— Да, госпожа. Тотчас же все будет готово, — ответила она и
поспешила вон.
— У тебя есть собственная прислужница? — На Аллоа эта
краткая сцена произвела сильное впечатление. Ах да. Карим же говорил, что эта
невольница благородных кровей!
