— Ты не будешь счастлива, увозя с собою мое сердце? Девушка
отрицательно покачала головой:
— Мне не быть теперь счастливой без тебя…
— О, Зейнаб, что же я натворил! — вскричал он.
— Как бы я ни злилась. Карим, — знай, я не жалею… — отвечала
она. — Я люблю тебя.., а у нас так мало времени… Не надо отравлять его
взаимными упреками! Ты разбил мое сердце, но все равно я обожаю тебя! — Тонкие
руки сомкнулись вокруг его шеи, и Зейнаб страстно поцеловала любимого:
— И буду любить до скончания века!
Подхватив Зейнаб на руки, Карим уложил ее на постель и
ласково снял с нее одежды. Затем, раздевшись, лег рядом с нею. Руки их
соприкоснулись, пальцы переплелись. Так лежали они долгое время, молча, пока
он, приподнявшись, не поцеловал ее в губы… Ее аквамариновые глаза были полны
жгучей тоски, она медленно закрыла их, желая всем существом своим отдаться
блаженству. Руки его касались ее так, как никогда прежде, с невероятной и
невыносимой нежностью…
Губы его ловили каждую ее слезинку, ладони обхватили
дрожащее лицо, губы касались губ, щек, трепещущих век…
Ладонь ее заскользила по любимому лицу, запоминая навек
каждую черточку, складочку… Что же сделала она такого, что заслужила эту
радость и эту боль? Ведь любовь — это величайшая мука…Она с радостью уедет в
Кордову. С радостью освободится от этой боли. Ведь она наверняка утихнет со
временем, она всецело сосредоточится на том, чему он так долго ее учил. Она
станет славнейшей Рабыней Страсти! А что ей еще остается?..
— Я люблю тебя, мой цветочек, — прошептал он ей на ушко.
Теплое дыхание ласково согревало ее шею. Он слегка прикусил мочку уха.
Потянувшись к нему, она утратила твердость — на мгновение ей
показалось, будто сердце в груди разорвалось… Это несправедливо!
— И я люблю тебя, Карим-аль-Малика… Люби меня, мой дорогой!
Я хочу быть твоей.., сейчас…
Он всем существом своим откликнулся на страстный ее призыв,
а потом они лежали, сплетенные, в изнеможении… Молодой месяц посеребрил озерную
гладь за стенами обители этой горькой любви, а невидимая ночная птица все пела
свою пронзительно-сладкую песню…
ЧАСТЬ III
Аль-Андалус, 945 год
Абд-аль-Рахман, калиф Кордовы, раскинулся на огромной своей
постели. За окнами занимался рассвет. Слышны уже были птичьи голоса. Никогда
пение их не бывает так прекрасно, как весной, подумалось калифу. Скорее всего,
это оттого, что весна — время любви. Любовь волшебно преображает все. Калиф
улыбнулся. Уже долгое время он не любил… Пожалуй, несколько лет. Всей душой он
был готов отдаться новому чувству, несмотря на то, что ему уже перевалило за
пятьдесят…
…Ему прекрасно известно, что о нем все думают. Слухи эти
искусно питает его любимица Захра. Захра… Руководимая неуемным тщеславием, она
забивает головы молодых наложниц всякими нелепицами. Дескать, калиф уже
девятнадцать раз стал отцом… Да он к тому же еще и дедушка! Невзирая на
недурной любовный аппетит, который со временем несколько ослабел — это калиф
признавал и сам, — он так долго правит, что многим подданным представляется уже
глубоким старцем… А вот и не правда! У него сильное и здоровое тело, почти как
у двадцатилетнего, а в волосах, все еще светлых и чуть рыжеватых, не видно
седины. На дворе весна, и сердце его готово вновь полюбить!
Он сладко потянулся, полной грудью вдыхая свежую утреннюю
прохладу. Что предстоит ему нынче? Ах, да, сегодня же именно тот день, когда
обычно благодарные друзья, подданные и те, кто только еще желает снискать
благосклонность владыки, преподносят ему дары! Возможно, среди них будут и
хорошенькие невольницы. Может статься, одно из этих созданий пробудит в нем
нечто большее, нежели похоть… Сомнительно, но все же надежда есть. Да!
Это лишний раз доказывает, что сердце владыки готово вновь
любить…
Двери спальни бесшумно раскрылись, и вошел раб-постельничий.
День владыки начался. Калиф легко спрыгнул с постели. Первым делом искупаться…
Затем легкий завтрак: пиала свежего йогурта, чашечка мягкого чаю. Ополоснув
ароматной водой руки и лицо, он отдал себя во власть проворных рук раба,
тщательно обработавшего ногти калифа и причесавшего его. Затем владыка позволил
облачить себя. Для сегодняшнего дня избраны были зеленый и золотой цвета —
«цвета пророка». Шелковые шальвары, простая парчовая туника, широкий кушак с
россыпью драгоценных камней и столь же богато расшитый халат с широкими
рукавами, сияющими парчовой подкладкой. Золотая рукоять кинжала с крупными
изумрудами виднелась из-за кушака. Парчовый тюрбан с крупным сверкающим
бриллиантом украшал величественную голову владыки. Теперь калиф вполне готов
принять посетителей с богатыми дарами.
Тут явилась любимая жена его Захра, дабы пожелать господину
доброго утра. Это была благообразная женщина, лет эдак под сорок, с
изумительными каштановыми волосами и глазами цвета старого серебра.
— Не позволяй чужеземным гостям утомлять тебя бесконечными
беседами, господин мой. Ты должен бережно относиться к своему здоровью — ради
нас всех… Хоть я и люблю нашего сына, но ему никогда не быть столь
могущественным правителем, как ты, мой дорогой господин! — она улыбнулась
калифу улыбкой, полной любви.
Калиф ощутил приступ раздражения. Захра — воистину
изумительная женщина… Да, он любит ее, почитает, но в последнее время она
чересчур назойливо заботлива, и вообще обращается с ним словно с каким-нибудь
седобородым старцем. Она мешает ему, словно песчинка, попавшая в раковину
устрицы, раздражает нежное тело моллюска…
— Мне приятны визиты чужеземных послов, дорогая, — отвечал
он. — К тому же, кто знает, какую диковину мне преподнесут нынче? А вдруг это
будет красавица-рабыня, которая похитит мое сердце? — Он улыбнулся жене и
удовлетворенно отметил злобный огонек в ее глазах. Пора, пора ей понять, что он
не старец, всецело принадлежащий ей и их сыну Хакаму…
Хакам… Еще одна проблема… Нет, он замечательный молодой
человек, но больше похож на ученого, нежели на будущего правителя. Он
испытывает куда больший интерес к книгам, нежели к красавицам. И детей у него
нет — а все потому, что он редко посещает свой гарем. Абд-аль-Рахман обвинял в
этом лишь Захру. Светлая голова сына была предметом ее гордости, она поощряла
его интерес к учебе, приговаривая, что заняться женщинами никогда не поздно —
но как она ошибалась! Привело все это лишь к тому, что, когда в руки Хакама
попадала новая книга, женщины вовсе переставали для него существовать. И все же
в последнее время принц Хакам обнаружил некоторый интерес к государственным
делам Аль-Андалус. Калиф добился этого, заставив сына понять, что у него есть
целых шесть младших братьев, причем весьма честолюбивых… Но, невзирая ни на
что, отец и сын любили друг друга и были очень близки.
Калиф в сопровождении телохранителя проследовал в главный
зал Калифата. Огромный зал венчал сводчатый потолок, поддерживаемый стройными
колоннами розового и голубого мрамора. Стены и потолок выложены были листовым
золотом. В самом же центре потолка красовалась огромная жемчужина — дар
византийского императора Льва. В зал вели целых восемь дверей из черного
дерева, золота и мрамора, словно парящие в воздухе меж глыб прозрачного
хрусталя.
