Когда девушки остались вдвоем. Ома принялась распаковывать
поклажу госпожи.
— Что ты наденешь нынче вечером?
— Что-нибудь простенькое… — отвечала Зейнаб. — Но сперва с
удовольствием выкупаюсь. Наджа, баня действует все время?
— Да, госпожа, но обитательницы гарема обычно купаются по
утрам. Тогда же и вволю сплетничают…
— Я купаюсь дважды в день, — сообщила ему Зейнаб. — Утром и
поздно вечером. По вечерам к моим услугам должна быть массажистка. Каждый день!
Мой аромат — гардения. Никаким другим я не пользуюсь. Проследи, чтобы банщицы
это усвоили.
Она распустила золотой пояс — и юбка с шелестом упала к ее
ногам. Изящно выступив из жемчужного одеяния, она расстегнула парчовую блузку и
стянула ее.
— Ома, подай халат, пожалуйста! — Зейнаб передала блузку
Надже, а Ома помогла госпоже облачиться в белоснежный шелк.
— Проводи меня в баню, Наджа, — приказала мальчику Зейнаб.
Юный евнух передал блузку Оме и повел свою новую госпожу по
коридорам. Зейнаб, провожаемая любопытными взглядами множества женских глаз,
шла вперед и вперед, гордо неся прекрасную голову. Баллада наверняка уже
распускает сплетни… Когда они вошли в баню, Наджа почтительно представил
госпожу Главной Банщице по имени Обана.
— Ну что же, — сурово сказала Обана. — Разоблачись.
Посмотрим, над чем нам предстоит работать.
Обана была важной персоной в гареме и подчинялась лишь
самому калифу. Она слыла неподкупной, к тому же не боялась никого, даже Захры.
Красота и ухоженность девушки принесут Обане славу и почет, если калиф
останется доволен новой своей наложницей. Если останется доволен… Калиф
частенько щедро награждал Обану. Счастлива была та наложница, которой удавалось
снискать благосклонность Главной Банщицы…
Наджа осторожно совлек с тела Зейнаб белоснежный шелк, и
девушка, совершенно нагая, предстала перед критическим взором Обаны.
— Покажи мне руки, госпожа. — Обана внимательнейшим образом
обследовала ручки Зейнаб с той и с другой стороны, ощупав каждый пальчик. —
Теперь ноги, одну за другой. — Зейнаб покорно повиновалась. — Раскрой рот. —
Женщина рассмотрела белые зубки и принюхалась. — Зубы здоровы, а дыхание чисто,
— прокомментировала она.
Ладони Обаны быстро ощупали тело Зейнаб. В этом жесте не
было ничего непристойного или бесстыдного — Обана осматривала Зейнаб подобно
тому, как покупатель на рынке изучает племенную кобылицу, которую вознамерился
купить.
— Твоя кожа на удивление мягка и упруга. Ты непохожа на
типичных красавиц, которые, попав в гарем, быстренько заплывают жирком. —
Пальцы Обаны придирчиво ощупали золотые локоны. — Мягкие как пух… Но это тебе
наверняка прекрасно известно. Ты пользуешься соком лимона при мытье волос?
— Да, госпожа Обана. Меня этому научили, — нежным голоском
отвечала Зейнаб. Взгляд ее был открытым, а выражение лица дружелюбным, но без
тени фамильярности.
— Прекрасно! — одобрительно сказала Обана. — Скажу тебе
честно, госпожа, что еще не видала в нашем гареме подобной тебе красавицы!
Ходят слухи, что ты Рабыня Страсти. Это правда?
— Да, госпожа Обана. Слухи на этот раз верны. — Зейнаб не
удалось остаться вполне серьезной. Да Обана и сама хихикнула:
— О тебе уже вовсю судачат… Ты ведь только что приехала в
Мадинат-аль-Захра, а твое имя уже у всех на устах. Мне это показалось
удивительным…
— Я — развлечение на один денек, госпожа Обана. Завтра
сплетницы станут перемывать косточки кому-нибудь другому… — Губы Зейнаб тронула
усмешка.
— Ну да Бог с ними… — Обана махнула рукой. — Когда ты
купалась в последний раз, госпожа?
— Нынче поутру, — отвечала Зейнаб. — Я привыкла мыться
дважды в день. Наджа уже в курсе всех моих привычек и расскажет все.
— Изумительно! — откликнулась Обана, но про себя решила, что
лично будет присматривать за омовением Рабыни Страсти. Ведь эта дева наверняка
околдует калифа… Как надолго — это уже другой вопрос. Обана не завидовала
госпожам Захре и Таруб, двум любимым женам властелина. Они обе искренне любили
мужа, а позволить вытеснить себя из его сердца такому юному и прекрасному
созданию, как эта Зейнаб, пусть ненадолго, но все равно больно… Но не в обычае
этих воспитанных женщин было выказывать недовольство, когда их господин уходил
«попастись на зеленый лужок». Их места в сердце калифа никто занять не мог —
обе они подарили калифу сыновей, и к тому же с мужем их связывали длительные и
теплые отношения…
Выкупавшись и позволив проворным рабыням обработать ногти на
ее руках и ногах, Зейнаб уже набрасывала на благоухающее тело белый шелковый
халат, благодаря Обану, как вдруг послышался испуганный вздох Наджи.
Обернувшись к двери, Зейнаб увидела, что мальчик склонился перед госпожою
Захрой, входящей в комнату. Девушка тотчас же упала на колени — ее светлые
волосы разметались по мраморным плитам.
На губах госпожи Захры заиграла усмешка:
— Тебе не нужно падать ниц передо мной, госпожа Зейнаб.
Преклоняй колени лишь перед нашим владыкой и господином
Абд-аль-Рахманом-аль-Назиром-аль-Дин Алла, великим и славным калифом
Аль-Андалус.
Зейнаб тотчас же поднялась:
— Я лишь отдаю дань госпоже Захре, владычице сердца калифа,
матери его наследника и той, в честь кого назван целый город. Я вовсе не слабое
и покорное создание, но твое положение при дворе обязывает меня быть
почтительной. Иначе осрамила бы я тех, кто послал меня в дар калифу и вышколил…
Раздался серебристый смех Захры:
— Да ты умна! Это хорошо… Ты позабавишь мужа. Ему необходимо
поразвлечься: в последнее время он заскучал. Что ж, весели его сколько сможешь,
Зейнаб… — и величавая женщина удалилась.
Ну-ну, думала про себя Распорядительница Бань. Да госпожа
Захра боится этой.., этой… Она даже удостоила девушку визитом в первый же день.
А ведь Захра никогда прежде не знала страха… Что особенного в этой юной деве?
Интересно… И Обана приготовилась с удовольствием созерцать драму, которая будет
разворачиваться перед ее глазами…
Зейнаб, гордо неся златокудрую голову, шла через весь гарем
в свои покои. Теперь женщины глядели на нее не таясь: некоторые с завистью,
другие с горечью — ведь потрясающая ее красота неминуемо заставит калифа
позабыть их…
Когда двери ее покоев закрылись за нею, Зейнаб без сил
рухнула на диван:
— Я виделась с госпожою Захрой, Ома. Она уже ревнует —
впрочем, как и все остальные… Я всей кожей ощущала их ненависть!
Ома уже подогревала на жаровне мятный чай. Она насильно
всунула в руки госпожи фарфоровую чашечку.
