— Я передам ему все, мой господин, — голос Карима звучал
безжизненно, но калиф был чересчур возбужден, чтобы обратить внимание на такую
мелочь.
— Ну, в искусстве любви она весьма искушена, — сказал
Абд-аль-Рахман. — А еще чему-нибудь ее обучали? Она кажется умной и
образованной.
— Такова она и есть на самом деле, — отвечал Карим. — Все ее
наставники остались удовлетворены ее успехами. Помимо всего прочего она поет
как ангел. Моя мать говорила, что более дивного голоса она не слыхивала. Зейнаб
также владеет игрою на трех музыкальных инструментах. Она безупречна во всем,
мой господин.
— Ты можешь гордиться ею, Карим-аль-Малика. Ты возьмешь себе
еще ученицу? — с любопытством поинтересовался калиф.
— Нет, мой господин. У меня никогда больше не будет учениц.
Эта полоса моей жизни кончилась. Теперь я отплываю в Эйре, дабы
засвидетельствовать Доналу Раю почтение и передать твои слова, а потом вернусь
домой в Алькасабу Малику и женюсь, тем самым осуществив давнюю мечту моих
домашних. Я сочетаюсь браком последним из всех в семье. Ведь моя сестренка уже
несколько месяцев замужем…
— Да, для любого мужчины важно жениться, родить детей… —
согласился калиф. — И чем их будет больше, тем лучше. Скажи, а сколько лет
Зейнаб?
— Ей пятнадцать, мой господин. — «И она слишком юна для
мужчины твоих лет», — подумал про себя Карим. Он сглотнул. Нельзя, никак нельзя
обнаружить ревности. Ведь Зейнаб никогда ему не принадлежала. И не будет
принадлежать. — Насколько я понял, день рождения у нее в самом начале зимы.
— Я буду хорошо заботиться о ней, Карим-аль-Малика, — сказал
калиф, вставая и протягивая капитану руку.
Карим почтительно преклонил колени и поцеловал перстень с
огромным бриллиантом:
— Аллах да пребудет с тобою, повелитель! Выходя из покоев.
Карим изо всех сил старался шагать размеренно — на самом же деле ему хотелось
бежать, бежать без оглядки и отряхнуть самый прах этого города со своих одежд!
Во дворе он вскочил на лошадь и пустил ее в галоп. Они отплывают немедленно.
«Прощай, моя любовь.
Прощай… — беззвучно шептали его губы. — Аллах да пребудет с
тобою…»
***
С трюмами, переполненными товаром, «И-Тимад»и «Инига»
отчалили от берегов Кордовы. По пути они посетили несколько портов на
бретонском и норманнском побережье, распродав там часть груза, а затем
пересекли море, отделяющее Европу от Англии, где изысканные восточные товары
вызвали всеобщий восторг. Ну а потом оба судна направились в Эйре, вошли в
устье Лиффи и причалили к берегу. Была ранняя весна. Моросил дождь…
Донал Рай самолично взошел на борт «И-Тимад», дабы
засвидетельствовать почтение капитану:
— Приветствую тебя, славный Карим-аль-Малика! Не томи меня
ожиданием, мой молодой друг! Мое старое сердце этого не вынесет… Ну, как калиф?
Он доволен?
— У тебя нет сердца, Донал Рай, — отвечал Карим. — Лишь
бессердечный истукан мог бросить этот нежный юный цветок в ледяные объятия
калифа! Что же до того, что так томит тебя и волнует, скажу: Абд-аль-Рахман
весьма доволен твоими дарами, особенно же Рабыней Страсти по имени Зейнаб. За
одну ночь девушка сумела завоевать его сердце — в этом он лично меня уверил. Сказал
также, что теперь он в долгу у тебя, Донал Рай. Ты удовлетворен? Можешь
торжествовать! Я сделал из Зейнаб совершенное орудие для утоления страсти.
Абд-аль-Рахман будет вне себя от восторга!
— Если все, что ты говоришь, правда, то я обязан тебе много
большим, нежели предполагал, Карим-аль-Малика! — Донал Рай был восхищен.
От слуха Донала Рая не ускользнули горькие нотки в голосе
молодого человека, но он сделал вид, что ничего не заметил. «…Наверняка
Карим-аль-Малика влюбился в Зейнаб. Да и могло ли быть иначе? Будь я моложе, я
сам не избежал бы чар этой красавицы. Может, даже я и влюбился в нее..,
немного. Ведь дева была обворожительна…»
— Так куда же ты теперь направляешься, юный мой друг? —
невозмутимо спросил Донал Рай.
— Вот только загрузим трюмы тем, что ты приготовил для нас,
— и тотчас же домой, в Алькасабу Малику. Вскоре я должен жениться. Конец
плаваниям — ну, может, лишь изредка, для развлечения, стану я выходить в море…
— И Карим принялся подробнейшим образом рассказывать о слонах, которых он взял
на себя смелость купить вместо ездовых верблюдов, потом в красках описал
торжественное шествие огромных животных через парадный Зал Калифата.
— Потрясающее это было зрелище, Донал Рай! Идея принадлежала
моему старшему брату Айюбу, он надоумил меня купить этих толстокожих гигантов,
сам выбирал…
— Превосходно! Восхитительно! — восклицал ирландский
торговец. — Ты сделал мне честь, Карим! Мне вовек не рассчитаться с тобою! —
Немного помешкав, спросил:
— Так ты женишься? И кто невеста?
— Ее имя Хатиба. Больше я ничего о ней не знаю. Таковы наши
обычаи, Донал Рай. Я не увижу ее лица до самой свадьбы — покрывало я подниму
лишь в спальне моего дома. Мать, правда, говорит, что она хороша собою, — мне
остается лишь полагаться на нее..,. Отец мой вне себя от радости, что я
наконец-то решил остепениться и подарить ему новый выводок внучат. Девушка
вполне для этого годится. Мне же все равно. Я исполню долг по отношению к
семье. К Хатибе же буду относиться с уважением, как к матери моих сыновей… —
Лицо его было непроницаемо-равнодушным, словно маска.
В Эйре они пробыли недолго. Карим наотрез отказался посетить
дом Донала Рая. Лишнее напоминание о Зейнаб было бы для него невыносимо. Образ
ее и так навсегда запечатлен в его сердце. С Аллаэддином-бен-Омаром творилось
нечто похожее, ведь он мечтал жениться на маленькой Оме. Зейнаб даже дала
девушке разрешение на брак с избранником, ведь она вправе была распорядиться
служанкой, как ей заблагорассудится. Ома сама отказала ему…
— Дело не в том, что я.., не люблю тебя, — говорила она
Аллаэддину. — Но не могу же я оставить госпожу одну в незнакомой стране! Ведь
она спасла меня от ужасной доли и скорой смерти! Я слишком многим ей обязана…
Зейнаб же, со своей стороны, убеждала подружку, что та имеет
право на брак, но Ома была непоколебима. Расставаться с Зейнаб она не желала
нипочем. И Аллаэддину-бен-Омару пришлось смириться: по законам ислама для брака
требуется обоюдное согласие и жениха, и невесты. Кто бы ни был против — делу
конец…
«И-Тимад»и «Инига» отчалили от туманных берегов Эйре и
угодили в самую непогоду. Карим с горечью вспоминал прошлогоднее плавание по
спокойной водной глади под лазурными небесами… Когда же они наконец причалили к
родному берегу, Карим прежде всего тщательно осмотрел трюмы — не подмок ли
груз? — и лишь потом направился в отчий дом. И отец и мать тепло приветствовали
его, радуясь, что сын цел и невредим.
