Карим помешкал еще около часа и лишь затем вошел в
опочивальню молодой жены. За окнами виллы разворачивалось дивное зрелище:
солнце медленно опускалось в сияющие воды моря.
— Можете идти, — сказал Карим рабыням, жмущимся к
новобрачной.
— Всем остаться! — повелительно бросила Хатиба. Рабыни
заметались, выказывая недоумение и беспокойство. Карим прищелкнул пальцами:
— В этом доме я хозяин, Хатиба. Рабыни вереницей устремились
прочь из покоев молодой.
— Как смеешь ты приказывать моим слугам? — закричала она.
— Повторяю, Хатиба: я хозяин в этом доме! Не могу поверить,
что отец позволял тебе вести себя в его доме подобным образом. Но будем
считать, что все это от страха… Тебе нечего бояться. — Он сделал шаг к ней, но
в руке у невесты, словно по мановению волшебной палочки, появился кинжал.
— Не приближайся — я убью тебя! — прошептала она.
Одним стремительным движением Карим перехватил тонкое
запястье — оружие, звякнув, упало на пол. Подняв его и осмотрев, он
пренебрежительно хмыкнул:
— Да им и апельсина не разрезать, Хатиба!
— Острие отравлено… — спокойно отвечала она. Внимательно
изучив оружие. Карим заметил, что кончик кинжала и впрямь необычно темен. Карим
глубоко вздохнул:
— Если ты не желала этого брака, то отчего, во имя Аллаха,
ты пошла за меня? Или такова была воля твоего отца, Хатиба?
— Он соблазнился богатым выкупом, мой господин, — сказала
Хатиба. — Он не получил и половины ни за одну из моих сестер… Но… — она
запнулась.
— Так в чем же другая причина? — настаивал Карим.
— Неужели ты не понимаешь?! — взорвалась она. — Ты сын князя
Малики, господин мой! Для отца великая честь отдать младшую дочь за сына
правителя Малики! Ему уже мало богатства. Теперь он ищет славы и власти!
— Но мой отец вовсе не так уж влиятелен… — ответил Карим. —
Да, он наследовал титул правителя, но лишь потому, что наш предок основал
город. Он осуществляет управление при помощи Совета, а вовсе не единолично. И
двора у нас нет, как в Кордове… Мы живем просто и без излишней роскоши, как
большинство горожан. Мой отец стяжал уважение в Совете потому, что мудр и добр.
Мы, свято чтим Аллаха и калифа… К тому же я младший в семье, Хатиба. Мне
никогда не быть князем Малики. Да я этого и не желаю. Так чего же достиг твой
безумный отец, принудив тебя к браку, которого ты не хотела?
— Весьма престижно в кругу друзей невзначай обронить, что
его младшенькая — первая жена сына князя Малики… Это великая честь. Он станет
похваляться тем, что у него и у князя Малики общие внуки! А кровная связь с
вашей семьей придаст ему вес и в отношениях с соседями-горцами. Вот чего он
хотел…
— Ты любишь другого? — Карим не хотел больше вилять.
Золотистая кожа Хатибы залилась краской, но девушка отвечала
прямо:
— Да. И он должен был стать моим мужем, но тут подоспело
предложение от вашего высокого семейства… Все бумаги, касающиеся нашего с ним
брака, были тогда уже подписаны, и сумма выкупа за невесту оговорена, но деньги
еще не уплачены. А тут приехал твой отец, ну и… Отец разорвал договор. А старый
кади, составивший бумаги, внезапно скончался… Исчезло последнее доказательство
существования договора. А поскольку обмен выкупом и приданым не состоялся,
моему любимому пришлось безмолвно наблюдать за тем, как меня отдают другому…
О-о-о, почему из всех девушек тебя угораздило выбрать именно меня? — Серые
глаза наполнились слезами, но она поспешно отерла их.
— Я тебя не выбирал, — возразил он, решив ответить
откровенностью на откровенность. — Я и не подозревал о твоем существовании до
того дня, когда были подписаны бумаги. В прошлом году я попросил отца подыскать
мне жену. Всю жизнь я был мореплавателем и торговцем. Я знал, как обрадует отца
мое решение осесть и обзавестись семьей. А этой весной я отвез ко двору калифа
Кордовы прекрасную рабыню, которую любил, да и она любила меня… Тебе
рассказывали, что я был Учителем Страсти? Наверняка ты об этом знаешь. Девушку
передал моим заботам друг отца. Я обучал ее искусству любви, но нарушил одно из
главных правил наставника — позволил себе полюбить ее всем сердцем, и к тому же
позволил ей полюбить меня. Ни у меня, ни у нее не было на это никакого права. В
конце концов мы оба решили, что превыше всего честь, и выполнили обязательства,
на нас возложенные. Зейнаб стала наложницей калифа и тотчас же стала его
любимицей. А я воротился в Алькасабу Малику, чтобы жениться на тебе. Конечно,
это великое несчастье, Хатиба, что наши с тобою сердца отданы другим, но мы не
в силах изменить своей судьбы. Если бы я даже сегодня же отослал тебя назад, к
отцу, это ровным счетом ничего бы не изменило. Я не обрел бы Зейнаб, а гордость
не позволила бы твоему отцу отдать тебя любимому… Ты сама знаешь, что это
правда. И пусть нам с тобою не дано полюбить друг друга, но обещаю, что стану
относиться к тебе со всем мыслимым уважением — ведь ты мне жена. Большего я не
могу тебе обещать. А будешь ли ты платить мне тем же, Хатиба?
Его речь потрясла девушку. Вдруг вся ее холодность и
отчужденность улетучились — теперь она была просто насмерть перепуганной девчонкой.
— Ты должен отослать меня домой… — почти беззвучно
прошептала она. — Я не девственна… — И она разрыдалась, обуреваемая ужасом и
отчаянием.
— Отвергнутый жених? — ласково спросил Карим. Она кивнула,
устремив на него серые глазищи, полные слез и ужаса.
— Когда в последний раз вы были близки?
— Три дня тому назад…
— Твоя девственность ровным счетом ничего не значит для
меня, Хатиба, — сказал Карим. — Но если ты беременна от этого человека, мне
ничего не останется, как отправить тебя домой к отцу, покрытую несмываемым
позором.
— Если.., если я беременна, то могу сказать, что от тебя… —
возразила она. — Никто ничего не докажет, мой господин!
— Я не лягу с тобою, Хатиба, по меньшей мере два месяца, —
объявил он. — Сейчас я позову служанок, и ты проведешь ночь в их обществе.
Какая жалость, что ты сглупила и поспешила, Хатиба! Я открыл бы тебе мир
чувственных наслаждений…
Он покинул ее, безутешно рыдающую на руках рабынь, и
вернулся к себе.
— Передай Мустафе, чтобы он тотчас же явился! — бросил он
привратнику. Явился Мустафа, и хозяин объявил ему:
— Я должен тотчас же вернуться в Алькасабу Малику и
переговорить с отцом. Следи за тем, чтобы ни моя жена, ни одна из ее служанок
не покидали своей половины. Помни — никто, Мустафа!
— Да, мой господин! — лицо Мустафы оставалось невозмутимым.
— Приказать оседлать для вас коня?
