Дни летели. Карим с братьями и приятелями почти каждое утро
выезжал на охоту в горы и поля за городом. Днем он обычно навещал Хатибу, но
лишь в присутствии ее матери. Обнаружилось, что девушка поразительно
невежественна. Она не умела ни читать, ни писать. У нее начисто отсутствовал
музыкальный слух. Когда же он пригласил для нее учителей, она пришла в
отчаяние, мгновенно уставала и принималась рыдать.
— Она на редкость невнимательна, — пожаловался Кариму самый
уважаемый наставник, выражая общее мнение. — С нею невозможно заниматься: она
не желает учиться, а хуже ничего не придумаешь…
Оставаясь в одиночестве, Карим чуть ли волосы на себе не
рвал — в самом деле, о чем они станут беседовать, если она останется его женой?
Обнаружилось, правда, что девушка азартна в любой игре. Она играла в шахматы и
триктрак с ребячьей горячностью: когда ей случалось выигрывать, она бурно
радовалась и хлопала в ладоши, а оставшись в проигрыше, бушевала. Это было хоть
и слабое, но все же утешение… Карим все чаще вспоминал совет брата Джафара —
поскорее обрюхатить жену и подыскать себе занятную наложницу. Он с грустью
вздыхал. Он не хотел ни гарема, полного луноликих красавиц, ни жены по имени
Хатиба, которая за столь короткое время успела уже доставить ему массу хлопот.
Он желал лишь Зейнаб, а ею ему никогда не обладать. Она ушла от него навсегда…
Наконец период ожидания истек. У Хатибы дважды показались
крови, и врач Сулейман, тщательно осматривавший девушку во время регулярных
истечений, объявил, что беременности опасаться не следует.
— Ты можешь войти без опаски, мой господин. Если она через
положенное время родит, можно будет не сомневаться, что это твое дитя. Она
здорова, ничем не заражена. И, похоже, с родами проблем не возникнет.
Карим тотчас же отослал тещу домой в горы и распустил на
несколько дней всех прислужниц. С тяжелым сердцем вошел он в покои своей жены.
Путь назад был отрезан. Поводов оттягивать неминуемое больше не было. Самое
время начинать новую жизнь…
***
— Выпей это, госпожа Зейнаб, — говорил врач Хасдай-ибн-Шапрут,
одной рукой обнимая девушку, а другой поднося к ее губам чашечку.
— Что это? — слабым голосом спросила она. — Как болит
голова…
— Еще глоточек универсального противоядия. Оно называется
«териака». Уверяю тебя, все обойдется, — приговаривал врач. — Тебе
необыкновенно посчастливилось, что организм отреагировал на яд мгновенно. Это
позволило вовремя поставить диагноз и спасти тебя.
— Яд?! — На ее прекрасном лице отразилось изумление. — Я
была отравлена? Ничего не помню… Кому понадобилось меня… — Зейнаб смутилась.
Что такого она сделала, что приобрела столь непримиримого врага за такое
короткое время?
— Преступница пока не найдена, — отвечал калиф, находящийся
тут же. — Но как только я найду ее, она умрет той самой смертью, которую
избрала для тебя, моя любовь. — Лицо его было сумрачно. В гареме было около
четырех тысяч женщин — его жены, наложницы, рабыни, которые еще только надеялись
привлечь его внимание, его родственницы, служанки… Немыслимо подвергать допросу
всех. Злоумышленник очень хитер. И похоже, что так никогда и не будет найден…
— Как.., как была я отравлена? — спросила Зейнаб
Хасдая-ибн-Шапрута. — А что мой бедный Наджа? С ним все в порядке? Ведь он
пробует все, что мне подают…
— Твой евнух всего лишь вне себя от волнения и страха за
тебя, госпожа. В остальном же вполне здоров, — уверил ее врач. — Отравой была
пропитана одна из твоих шалей. Так яд проник в кожу. Ты должна была умирать
постепенно, но как только ты накинула шаль, наступила немедленная И бурная
реакция. Ты несомненно весьма чувствительна к любым посторонним веществам — и
это хорошо, госпожа. — Врач повернулся к своей помощнице:
— Ревекка, покажи госпоже Зейнаб злополучную шаль.
Пожилая женщина открыла металлический ящичек и
продемонстрировала содержимое.
— Кто дал тебе эту шаль, госпожа? — спросил
Хасдай-ибн-Шапрут. — Если ты вспомнишь, то, возможно, мы скорее найдем
преступника.., преступницу. Не прикасайся, умоляю! Шаль смертоносна, и ее
надлежит немедленно уничтожить. Просто гляди.
Зейнаб посмотрела на шаль. Прелестная ткань — легчайшая
мягкая шерсть ярко-розового цвета, а роскошная бахрома еще ярче. Приметная
вещица… Тем не менее Зейнаб напрочь не помнила, откуда она взялась. Она
посмотрела на Ому, но та лишь недоуменно покачала головой.
— Этой вещи не было среди нарядов, привезенных нами из
Алькасабы Малики, — сказала Ома. — Я помню лишь, как однажды поутру мы рылись в
сундуке в поисках какой-нибудь теплой шали: день обещал быть прохладным. Вот
эта просто-напросто лежала поверх прочих тряпок. Мне и в голову не пришло
поинтересоваться, откуда она взялась. Я подумала, что это подарок господина
калифа…
— Госпожа, я обязан задать один вопрос, — сказал врач. — Ты
вполне доверяешь своей прислужнице? Зейнаб пришла в неистовство.
— Как ты смеешь? — Она с величайшим трудом овладела собою и
заговорила ледяным тоном. — Я верю Оме, как самой себе. Она со мною по
собственному выбору. Я предлагала даровать ей свободу и отослать домой, в
Аллоа. Она отказалась. Она отказалась даже стать женою Аллаэддина-бен-Омара,
которого любит всем сердцем, и все ради того, чтобы не покидать меня! — Зейнаб
протянула руку подруге, и Ома благодарно сжала ее. Глаза служанки были полны
слез. — Ома верна… Никогда она не причинит мне зла.
— Госпожа, прошу простить меня, но я обязан был спросить… —
врач был искренен.
— Путешествие не повредит госпоже? — спросил калиф. Вопрос
этот изумил всех.
— Куда ты хочешь увезти ее, мой господин? — спросил Хасдай.
— Во дворец Аль-Рузафа. Она будет там в безопасности, покуда
не оправится совершенно, — отвечал калиф. — Мы поедем с остановками: сперва
доедем до Алькасара, что в Кордове, передохнем, а потом спокойно доберемся до
Аль-Рузафы.
— Да… — врач задумался. — Пожалуй, это недурная мысль, мой
господин. В Аль-Рузафе ситуацию можно держать под контролем, не то что в этом
курятнике… А дворец все еще обитаем? Ты не был там с тех самых пор, когда двор
переехал в Мадинат-аль-Захра…
— Я поселю се в прелестном летнем домике среди тамошних
дивных садов, там уютно и вполне можно жить. Не впервые мне возить туда
красавицу… — В глазах Абд-аль-Рахмана сверкнули шаловливые огоньки. — Там
покойно, — докончил он более серьезно.
— Все одежды госпожи необходимо предать огню, — продолжал
врач. — А драгоценности — прокипятить в уксусе. Мы не можем исключить
проникновение яда во все вещи, которых касалась отравленная шаль.
Калиф заметил, что глаза бережливой Зейнаб темнеют, и
поспешно сказал:
