— Я накрепко привязана, мой господин! — она слабо
улыбнулась.
— Много лет назад, когда я был совсем еще юным принцем, —
поведал калиф, — у одного из друзей отца была замечательная Рабыня Страсти.
Однажды мы с ним поехали поохотиться, потом я у него заночевал, и гостеприимный
хозяин предоставил мне на одну ночь свое сокровище.
Он посмотрел на груди Зейпаб, устремленные вверх, на все ее
напряженное тело, и ощутил небывалое волнение.
Она наблюдала за сменой выражений на его лице. Какие же
все-таки дети эти мужчины… Но разве не предупреждал ее Карим, что многим по вкусу
эти чувственные забавы? Ей еще повезло: некоторым нравится причинять женщине в
порыве страсти боль…
— Я завяжу тебе ротик, но лишь на время, красавица моя, —
предупредил ее калиф. — Вскоре я найду твоим губкам гораздо лучшее применение…
— Он осторожно завязал рот Зейнаб белой шелковой повязкой. — Ты можешь свободно
дышать? — заботливо спросил он, склонившись над нею.
Зейнаб закивала. Крайне важно было сохранять полнейшее
спокойствие, всецело отдаваясь на милость партнера, — так гласило главное
правило игры.
Калиф достал из корзиночки бархатный мешочек, дернул
тесемочку, и на ладонь его выкатились серебряные шарики. Затем он медленно ввел
их один за другим в ее сладкие недра. Потом какое-то время просто любовался
прекрасной своей пленницей. Да, она совершенно беззащитна сейчас! Это еще
сильнее возбудило калифа. Скоро, о, очень скоро это дивное тело забьется в
пароксизме страсти!
Зейнаб же крайне интересовало, что предпримет он дальше. Она
лежала тихо как мышка — ведь малейшее движение заставило бы серебряные шарики
пронзить все ее тело сладкой мукой. Как жестоко с его стороны так мучить ее!
Калиф принялся медленно ласкать ее одной рукой. Касания были
очень легкими и нежными — ладонь просто лениво скользила по ее шелковистой
коже. Он проводил пальцем вокруг сосков — губы калифа тронула улыбка, когда они
напряглись и затвердели, подобно розовым бутонам, прихваченным морозцем. От его
прикосновений на животе Зейнаб появилась гусиная кожа… Потом рука коснулась
венерина холма, затем скользнула в ложбинку между ним и левым бедром, потом
погладила округлый зад девушки, прежде чем пропутешествовать вниз по стройной
ножке…
Стон девушки заглушила шелковая повязка: шарики все-таки
ударились друг о друга в ее недрах, вызвав приступ болезненного наслаждения.
Глаза владыки, полные торжества, устремились на девушку.
Взор был красноречив: видишь, милая, ты моя, и я могу сделать с тобою что
угодно! Он обхватил ладонями ее маленькую ступню и нежно погладил ее:
— У тебя прелестные ножки…
Губы его прильнули к крошечной ступне, горячий язык принялся
ласкать тонкую щиколотку, затем округлое колено, дивное бедро… Язык скользнул
было в пах.., но вот калиф уже наслаждается нежным животиком. Потом язык
заскользил по нежной ложбинке между грудей — время от времени калиф тихонько
дул на разгоряченную кожу…
Тело Зейнаб вытянулось в струночку, шарики внутри нее все
ударялись друг о друга, терзая девушку ощущениями необычайной силы. Она снова
прерывисто застонала…
Калиф взял со столика пышное перо и принялся водить им по
юному телу.
— Приятно тебе, моя красавица? — шепнул он. Роскошное перо
скользило вокруг ее грудей ласковыми, дразнящими движениями, затем по животу,
потом по ногам… Поводив пером по гладкому венерину холму, калиф внезапно
отложил игрушку и довольно сильно нажал всей ладонью на пышный холмик — глаза
Зейнаб расширились, она сдавленно вскрикнула от изумления: давление его ладони
вызвало новый приступ желания.
Склонившись, Абд-аль-Рахман принялся посасывать по очереди
соски — и вот она вся выгибается, и повязка не может уже заглушить страстных
стонов… Он стремительно укусил нежный сосок, но тут же лизнул, заглушая боль.
Ритм ее дыхания резко участился, калиф этим вполне удовлетворился. Он извлек
шарики из ее пылающих недр и, не давая ей опомниться, уселся меж ее раздвинутых
ног. Затем, взяв заостренное перышко, он склонился, раздвинул двумя пальцами ее
потайные губки — и вот обнажилась жемчужина любви. А мучитель стал самым
кончиком пера касаться нежного сокровища, подыскивая нужный ритм касаний,
прислушиваясь к дыханию девушки и пристально следя за страстными судорогами
дивного тела.
Зачарованный, он глядел, как темно-розовая плоть сочится
жемчужным соком, а жемчужина любви набухает на глазах… Но он продолжал водить
концом пера вниз и вверх, покуда все тело Зейнаб не выгнулось, не содрогнулось,
а потом не рухнуло на ложе в полнейшем изнеможении.
Калиф тотчас же отложил перышко и сорвал повязку с лица
Зейнаб, нежно ее целуя и одновременно начиная новую любовную пытку. Язык
раздвинул горячие и нежные губы, и она принялась жадно сосать его, одновременно
приходя в себя. Но весь он уже был охвачен пламенем — страстные игры возбудили
не только Зейнаб, но и его мужское естество. Он сел поверх нежной груди девушки
и поднес к ее губкам свой каменный член. Одновременно одна рука его протянулась
назад и принялась поддразнивать девушку.
— Развяжи мне руки, — сказала она.
— Нет.
— Ну хоть одну… — молила она.
— Работай лишь губами и язычком, моя красавица, — калиф был
неумолим. — Помни, что я твой господин! Покорись воле моей, Зейнаб!
Она начала медленно и покорно вылизывать напряженную плоть,
водя язычком вокруг рубиновой головки, а тем временем искусные ласки калифа
подарили ей новое блаженство… Он с ума сводил ее дразнящими касаниями, и Зейнаб
лишний раз оценила опытность любовника: он был искусен в игре, пожалуй, не
меньше, чем она сама… И вновь она содрогнулась всем телом. Какие дивные,
подвижные пальцы…
Отпрянув от нее, он властно озирал свою рабу. Потом проник
увлажненными пальцами в ее рот:
— Ты обильно истекаешь соками любви, моя красавица, я
выполняю свое обещание. Я с радостью буду наслаждаться этим изысканным
напитком, Зейнаб. Не родилась еще на свет женщина, подобная тебе, — и ты моя!
Теперь голова калифа покоилась меж ее бедер, а член его
снова оказался возле самых губ Зейнаб.
От касаний его языка она страдала мучительно и сладко. Ее
благодарные губы страстно ласкали его трепещущий член, язычок нежно скользил по
пылающей коже… Обоих поглотили волны страсти. Она дарила калифу блаженство.., и
испила восторг сама… Наконец, когда терпение владыки истощилось, он вновь
переменил положение и страстно, резкими толчками проник в ее недра, наслаждаясь
ее отчаянными воплями.
Мужское естество калифа было больше и тверже, чем когда-либо
прежде. Зейнаб ощущала в себе сладкий трепет — трепет неутолимого голода. На
мгновение аквамариновые глаза закрылись, она позволила страсти ослепить себя,
канула в сладкую пучину… Рабыня Страсти никогда не позволяет себе забыться… И
все же какое-то краткое мгновение Зейнаб себя не помнила, витая где-то в
радужном сиянии и внимая голосам неземных птиц…
