— Она может умереть родами… — холодно сказала Захра. — Она
тонка в кости и несомненно слаба. Или… — на губах ее мелькнула страшная
усмешка, — ..дитя может умереть вскоре после рождения…
— Твои угрозы и проклятия в адрес любимой и будущего
младенца не понравились бы калифу… — Таруб лучезарно улыбнулась Захре. — Как
опрометчиво, с твоей стороны, говорить такое в присутствии женщины, которой
Абд-аль-Рахман несомненно поверит, если она донесет на тебя! Ах, Захра, твоя
безумная ревность застит тебе разум, ты так неосторожна!
— Никогда не быть ей его женой! — сказала Захра, хотя менее
всего была в этом уверена…
Таруб же издевательски рассмеялась и покинула Захру, оставив
ее в одиночестве терзаться мрачными своими мыслями.
В середине месяца Мухаррам — по европейскому календарю в
конце июля — у Зейнаб начались роды. Родильное кресло, вызолоченное и
украшенное драгоценными каменьями, принесли во Двор с Зелеными Колоннами. Хоть
туда и не допускали посторонних, но множество обитательниц гарема облепили
двери, прислушиваясь и ожидая известий. В апартаменты Зейнаб величественно
проследовала Таруб в сопровождении двух других наложниц Абд-аль-Рахмана — Бацеи
и Кумар, также родивших владыке детей. Они должны были помогать роженице. Наджа
встретил их почтительным поклоном. Кумар была персиянкой — детишки у нее
выходили на славу, крепкие и здоровенькие. А рыжеволосая галатианка Бацея была
матерью младшего сына калифа, Мурада. Обеим наложницам было лет по двадцать
пять…
— Что — боли уже сильные, да? — на круглом лице Таруб было
выражение материнской заботливости.
— Она выглядит крепкой, — жизнерадостно сказала Кумар. — Я уверена,
она прекрасно родит!
— Ты только не бойся, — говорила Бацея юной роженице. — Роды
— это нормальное отправление женского организма. Природа мудра. А мы будем при
тебе и поможем… У меня вот сыночек и дочка, а у Кумар и вовсе трое: сынишка и
две дочери. А ты? Хочешь еще кого-нибудь родить?
— Ах, самый подходящий вопрос в такое время! — рассмеялась
Кумар. — Бацея, конечно, милашка и душечка, но галатианки никогда не славились
умом…
— Уж будто у персиянок ума палата! — отпарировала Бацея. —
Вспомни, душечка моя: когда ты забеременела впервые, то, лишь когда дитя
взыграло во чреве, до тебя дошло, что случилось! — Молодая женщина добродушно
рассмеялась, но признала:
— Конечно, я глупая, не вовремя полезла с вопросами…
— Помолчите вы, обе! — осадила их Таруб. — Трещите как
сороки! Мы должны помочь Зейнаб, а не забивать ей попусту голову!
Роженица же как раз в этот момент вскрикнула.
— О, Аллах! — боль пронзила все ее тело.
— Вот это славно! — похвалила набожная Таруб. — Призывай
Бога, и он охранит и тебя, и младенца.
Обе наложницы подавились смешком, встретившись глазами с
Зейнаб. Ах, как давно Таруб сама рожала в последний раз! Позабыла, верно, что
вопли роженицы схожи более с проклятиями, нежели с молитвой!
— Вот какую цену приходится платить за любовные утехи! —
наставительно сказала Бацея, блеснув озорными зелеными глазами, — и Зейнаб
невольно улыбнулась…
— Спасибо, в следующий раз буду умнее! — она хихикнула, но
тут же застонала от нового приступа боли.
Так в течение нескольких часов они обихаживали и
подбадривали Зейнаб. Кумар, более подвижная и гибкая, нежели Таруб, встала на
колени и расстелила чистую ткань под родильным креслом, на котором возлежала
Зейнаб. А за дверями опочивальни калиф вместе с Хасдаем-ибн-Шапрутом ожидал
известий — врача он вызвал на случай непредвиденных осложнений. Но помощь
медика не потребовалась. Вск??ре из-за дверей раздалось нежное мяуканье, а пару
минут спустя Таруб, улыбаясь во весь рот, величественно вышла из спальни, держа
на руках крошечный сверточек.
— Мой муж и господин! — торжественно произнесла она. — Вот
твоя дочь, принцесса Мораима. Зейнаб чувствует себя прекрасно и надеется, что
доставила тебе радость.
Из опочивальни вышли Бацея и Кумар. Теперь все три женщины
умилялись и агукали, любуясь младенцем.
Калиф взял на руки новорожденную дочь в присутствии жены,
двух наложниц и Хасдая-ибн-Шапрута. Нежно баюкая дитя, он рассматривал
крошечное личико. К его бурному восторгу, дитятко глядело прямо на него
серьезными ярко-голубыми глазами. А пушок на маленькой головке был
светло-золотым. Похоже было, что девочка унаследует чудный цвет волос матери…
— Я свидетельствую в присутствии близких мне людей, что это
родное мое дитя, моя дочь, — торжественно произнес Абд-аль-Рахман. Затем, не
выпуская из рук младенца, вошел в опочивальню Зейнаб. Он подошел к ложу и
преклонил колени:
— Ты прекрасно справилась, дорогая моя, любовь моя! — нежно
говорил он утомленной юной женщине. — Я официально признал это дитя своей
дочерью в присутствии четверых свидетелей. Теперь никто не сможет оспорить мое
отцовство, а когда она подрастет, замуж я ее отдам за самого прекрасного
принца! Ну, а теперь спи, моя радость!
Поднявшись, он передал ребенка Оме и удалился из
апартаментов любимой.
…Зейнаб лежала в полном изнеможении, но сон не шел к ней. У
нее дочь — и эта дочь настоящая принцесса! Она вдруг подумала о том, кто родился
у Груочь — сын или дочь? Не появился ли у нее за это время еще ребенок? Сестру
наверняка удивило бы, узнай она, что сестра ее Риган вовсе не томится в мрачной
обители, а стала любимой и дражайшей наложницей великого владыки и матерью
принцессы… А Карим… О, почему, почему думает она сейчас о нем?! За все эти
месяцы она ни разу о нем не вспомнила, и была счастлива этим… И вот снова это
наваждение! Узнает ли он, что она родила калифу дочь? А может, он сам давно
стал отцом — ведь тотчас же по возвращении в Малику он женился? Ну, конечно же,
жена наверняка уже родила ему дитя! Какой счастливой могла бы быть ее жизнь,
стань она невестой Карима, а не Рабыней Страсти при дворе могущественнейшего
Абд-аль-Рахмана! Вот сейчас она заснет, а когда проснется, все останется как
есть. Чуда не совершится. Она будет, как и прежде, обожаемой наложницей калифа,
матерью его дочери, а Карим так и останется воспоминанием… Одинокая слезинка
скатилась по ее щеке. Никогда она не полюбит калифа, но будет почитать его,
ублажать, и он никогда не узнает о том, что у нее на сердце… Повернувшись лицом
к стене, усилием воли она заставила себя задремать…
— Она только и смогла, что произвести на свет тщедушную
девку! — скалила зубы Захра вечером в бане.
— Да ведь они и хотели дочь! — ласково сказала Таруб. — Они
придумали ей имя уже несколько месяцев тому назад. О сыне они и не помышляли.
Это должно обрадовать тебя, Захра. Можешь теперь не беспокоиться, что дитя
Зейпаб — угроза для твоего Хакама. — И, смеясь, она удалилась.
