Он серьезно кивнул — и вышел из комнаты!
— Он стесняется, — хихикнув, сказала Ома. — Мне кажется, ты
его немножечко.., напугала.
— И ему есть чего бояться, — отвечала Зейнаб. — Ведь ему
предстоит соперничать с Каримом-аль-Маликой и с самим Абд-аль-Рахманом! — она
рассмеялась. — Он высок и хорош собою. Прежде я как-то этого не замечала… Ты
обратила внимание на его руки? Они большие, а ногти самой совершенной формы…
— А мне нравится его рот, — сказала Ома. — У него полные и
чувственные губы. Как и у моего Аллаэддина… — она вздохнула.
— Ох, я же до сих пор не поинтересовалась, как ты себя
чувствуешь! — вдруг воскликнула Зейнаб, казня себя за черствость. — Прости
меня, моя Ома! Тебе ведь тоже лучше, правда?
— О, разумеется, госпожа! Лекарь исправно потчевал меня
этой.., этой териакой — и вылечил за день. Он добр, госпожа. Очень добр. Ты
права, госпожа, нам и вправду посчастливилось…
В последующие несколько дней Зейнаб настолько окрепла, что
смогла самостоятельно вставать с постели, не чувствуя головокружения. Первым
делом она направилась, разумеется же, в баню, где прислуживала ей только Ома.
На новое место вместе с госпожою переехали Наджа и Аида. Было здесь также
несколько женщин средних лет, которые призваны были поддерживать в доме чистоту
и порядок.
— Когда же мне вернут мою Мораиму? — каждый день терзала
Зейнаб Хасдая-ибн-Шапрута. — Я так скучаю по дочери…
— Надобно подыскать для нее кормилицу, — отвечал врач.
— А разве я не могу снова кормить ее сама? У меня ведь есть
еще молоко, пусть его немного, но как только я приложу дочь к груди, оно вновь
появится! Повариха Аида говорит, что так непременно будет! И не нужна никакая
кормилица! Не хочу я!
— И все же у тебя нет выбора. — Хасдай-ибн-Шапрут был на
удивление терпелив. — Понимаю, что ты день ото дня крепнешь. К сожалению, никто
не может с уверенностью сказать, сколько времени понадобится, чтобы организм
совершенно очистился от яда. Возможно, понадобится год, а может, и более…
Посему я как врач не могу позволить тебе кормить дочь грудью. Мораима теперь в
полнейшей безопасности под присмотром племянницы Ревекки в еврейском квартале.
— Но ведь я ее мать! — Зейнаб вновь рассвирепела. — Она же
не признает меня потом, если ее тотчас же не вернуть мне! Я ведь не
какая-нибудь мавританская наложница — лентяйка и неженка, с радостью
избавляющаяся от дитя! Отдайте мне мою дочь!
— Я найду для нее лучшую кормилицу, — пообещал он. А Зейнаб
ни с того ни с сего вдруг схватила глиняный кувшин и запустила им в изумленного
Хасдая.
— Верни мне сейчас же мое дитя! — завизжала она.
— Ты ведешь себя неразумно, — спокойно отвечал он. Но ему
тотчас же пришлось уворачиваться от нового снаряда, пущенного на этот раз куда
более метко…
— А ты хоть раз вела себя так с калифом? — спросил он
невозмутимо. — Полагаю, подобное поведение весьма нехарактерно для Рабыни
Страсти, Зейнаб. Ты не имеешь права убивать своего господина, ну разве что
ласками на ложе страсти… По крайней мере, так мне втолковывали. — Его
златокарие глаза спокойно глядели на Зейнаб.
— А как ты собираешься это познать, господин мой? — тут же
осадила его Зейнаб. — Ты же ни единого раза не попытался возбудить мою страсть!
— и она выбежала из комнаты, чтобы никто не видел ее горьких слез.
— Впервые вижу ее такой… — оторопело пробормотала Ома.
— Материнская любовь сильна… — отвечал девушке Хасдай. —
Нынче же, слово даю, подыщу подходящую рабыню в няньки маленькой принцессе!
Твоя госпожа — прекрасная мать.
— Господин мой! — решилась вдруг Ома. — Разрешишь мне
поговорить с тобою начистоту?
Он кивнул, недоумевая, что такого важного может открыть ему
эта девочка.
— Ты должен снизойти и к другим насущным надобностям моей
хозяйки, господин. Она слишком молода, чтобы жить без страсти — ведь она
создана для этого! Калиф отдал ее тебе, не сомневаясь, что ты защитишь ее и
сделаешь счастливой…
Хасдай-ибн-Шапрут был ошарашен откровенностью Омы, хотя на
его лице застыла маска благожелательности. Он считал, что лишь еврейские женщины
могут быть столь смелы и прямы. Теперь же стало очевидно, что он жестоко
заблуждался…
— Твоя госпожа еще слишком слаба для подобных занятий,
требующих колоссальной траты сил. Со временем она окрепнет… — и, кивнув Оме, он
удалился.
Ома же больше не думала об этом — ведь она высказала все,
что хотела. У нее не было ни малейших сомнений в том, что, когда Зейнаб будет
вполне здорова, лекарь станет ее любовником. Со временем парочка обоснуется в
новом жилище Зейнаб. Домик находился всего в двух милях от Кордовы, вдали от
главной дороги, и был обнесен выбеленными стенами. Ворота же охранял
привратник…
Сам по себе домик выстроен был в традиционном мавританском
стиле. Дворик вымощен был мраморными плитами, а в центре его располагался бассейн
с водяными лилиями и золотыми рыбками. Кристальные струи падали в воду из
изящного фонтанчика. Повсюду вдоль стен стояли пузатые вазы, в них цвели
гардении, и в теплую погоду воздух был насыщен их пряным ароматом. А сразу же
за домом начинался роскошный фруктовый сад, пройдя через который, можно было
попасть на обрыв, откуда открывался чудный вид на реку. Здесь же раскинулся и
виноградник.
Сам дом был построен следующим образом: на первом этаже
располагались дневные покои, комнаты для прислуги, библиотека и кухня. Второй
этаж состоял из нескольких спален и просторной бани, богато изукрашенной
изнутри. Все полы в доме устланы были мягкими коврами, защищавшими до блеска
отполированный мрамор плит, а стены увешаны гобеленами. Вся меблировка покоев
Зейнаб была перевезена сюда из Двора с Зелеными Колоннами. Калиф позаботился о
том, чтобы его обожаемая наложница ни в чем не испытывала недостатка. Зейнаб
еще не знала, что Абд-аль-Рахман вложил от ее имени в дело троюродного брата
Хасдая-ибн-Шапрута, златокузнеца, около пятидесяти тысяч золотых динаров…
Хасдай-ибн-Шапрут являлся каждый день, чтобы осмотреть
Зейнаб, но, похоже, интересовала она его лишь как пациентка… Да ее сейчас это и
не особенно волновало. Она всецело сосредоточена была на мыслях о возвращении
дочери. Наконец, к тому времени, как с момента разлуки с малышкой миновал уже
целый месяц, врач явился к ней с Мораимой на руках и в сопровождении молодой
простоватой на вид девушки по имени Абра.
— Муж ее погиб в случайной стычке, а дитя родилось мертвым.
Она очень страдала, но Ревекка уверила меня, что она здорова, послушна и в
здравом уме.
— А отчего умер ее ребенок? — спросила Зейнаб, всецело
сосредоточенная на дочери.
