— Я не знаю… — отвечала Ома. — Аллаэддин и я пробыли в
разлуке несколько лет, госпожа… Может, он давно женат, а второй женой ему я ни
за что не стану! Кстати, не уверена, что все еще люблю его, этого чернобородого
пирата… А кто станет приглядывать за тобой, хотела бы я знать? Ты никогда не
держала много женской прислуги. Нас было только двое.., ну, еще Наджа и Аида.
Те женщины, что убирают дом, практически невидимы… Разве не были мы счастливы?
— Я не к чему тебя не принуждаю, — сказала Зейнаб. — Но
давай-ка сперва отыщем Аллаэддина-бен-Омара, а тогда будет видно, что ты
чувствуешь к нему, моя Ома… Это будет нетрудно. Алькасаба Малика — невеликий
город. Ну, а если ты решишь не идти за него, мы вместе вернемся в Аль-Андалус,
и там я дам тебе свободу. Ты можешь тогда остаться со мною, но я буду платить
тебе за твою службу, как сейчас плачу Абре. Иначе, подумай, что станется с
тобою, если со мной случится беда? Ома, я хочу, чтобы ты была свободна и в безопасности.
Ты ведь моя подруга, и твоя преданность столь много для меня значит…
Лежа ночью подле Хасдая и вдыхая усыпляющий запах моря,
Зейнаб размышляла: искренна ли была она с Омой? Что будет, если она вновь
увидит Карима? Возродится ли ее любовь? Или чувство навек умерло в ее сердце,
когда он отдавал ее калифу? ..Нет, ничего не умерло, вопреки их обоюдным
надеждам… Конечно, теперь он женат, и, возможно, у него есть сын, а может, и
двое… А она.., она мать младшей дочери калифа, хоть и не принадлежит ему более…
Она с грустью вздохнула. Она не была счастлива, хотя и не понимала, отчего. У
нее было все, чего только может желать женщина: богатство, дитя,
мужчина-защитник… Чего еще желать? И все же как грустно…
…Ах, зря она увязалась за Хасдаем! Она искренне полагала,
что станет скучать, но лишь в пути она поняла, что вовсе не скука, а отсутствие
счастья гонит ее прочь из дома.
Но ведь в Алькасабе Малике ее ничего не ждет, кроме
невыносимо болезненных воспоминаний… А страсть без любви, как она давно
обнаружила, — это очень горько… Но это она тщательно скрывала от Хасдая. Они не
любили друг друга, хоть и стали добрыми друзьями, хоть и было им сладко в
объятиях друг друга… Ему было бы больно, узнай он о глубине ее разочарования…
Наконец, однажды утром вдали показались два маяка,
обозначающие вход в гавань Алькасабы Малики. Небо было безоблачным, а крики
чаек, вьющихся над кораблем, были и торжествующими, и скорбными одновременно…
Хасдай говорил, что город пришел в упадок после гибели правителя и его семьи,
но Зейнаб показалось, что тут ровным счетом ничего не изменилось. Когда судно
пришвартовали к причалу, капитан явился в каюту Хасдая, дабы лично объявить,
что носилки уже поданы и он может отправляться во дворец князя.
— Подан также и оседланный конь на случай, если ваша
светлость предпочтет ехать верхом, — вежливо добавил капитан.
— Но, возможно, женщинам небезопасно путешествовать по
улицам в такой час? — спросил Хасдай.
— Я переговорил со слугою князя, прибывшим вместе с
носилками, — отвечал капитан. — В городе спокойно, мой господин. Нет здесь ни
повстанцев, ни возмутителей спокойствия. Просто жители все еще не оправились
после гибели правителя и его домашних…
Хасдай понимающе кивнул:
— Тогда поеду верхом. А госпожа и ее прислужница сядут в
крытые носилки.
Зейнаб и Ома, облаченные, как добропорядочные мавританки, в
черные яшмаки, были препровождены самим Нази к носилкам. Когда они уселись,
сакалибы вереницей сошли с палубы корабля. Они были в полном боевом
обмундировании и выглядели устрашающе. Немедленно по городу распространилась
весть: прибыл представитель калифа, сам Хасдай-ибн-Шапрут! Он поможет князю, и
в городе вновь воцарятся мир и покой… Он приехал с личной гвардией… И
разбойники, умертвившие правителя и всю его семью, вскоре будут схвачены и
казнены!
Во главе процессии величественно ехал Хасдай-ибн-Шапрут.
Жители Алькасабы Малики выходили на улицу, дабы приветствовать прибывших.
Когда они достигли ворот резиденции и въехали во внутренний
дворик, Зейнаб склонилась к уху Омы и прошептала:
— А я-то думала, что князь живет во дворце… Смотри, этот
домик ничем не отличается от того, что подарил мне калиф!
Тотчас же навстречу гостям вышли слуги в длинных белых
одеждах, почтительно приветствовали врача и его свиту и проводили их во двор.
Высокий человек с угольно-черной бородой выступил вперед и
почтительно склонился перед Хасдаем-ибн-Шапрутом:
— Добро пожаловать, ваша светлость! Я Аллаэддин-бен-Омар,
визирь князя. Мы благодарны вам за то, что вы прибыли!
Ома беззвучно вздохнула и сжала руку Зейнаб.
— Мы не предполагали, что вы путешествуете с женою,
господин, — продолжал визирь. — Но, думаю, ей вполне будет удобно в гареме. На
данный момент он пустует.
— Эта женщина — моя наложница, — ответствовал Хасдай. — К
величайшему сожалению моего отца, я не женат. — Он улыбнулся.
— О, в таком случае у наших отцов общая печаль! — последовал
ответ. — Мустафа, проводите женщин на их половину, — приказал Аллаэддин
ожидающему евнуху. Затем вновь обратился к Хасдаю-ибн-Шапруту:
— Князь Карим теперь бодрствует. Может быть, ты хочешь его
видеть, господин? Теперь уже Зейнаб ахнула, но, тут же придя в себя, воскликнула:
— Ты говоришь о Кариме-ибн-Хахибе, Аллаэддин-бен-Омар? —
Вопрос изумил всех, включая самое Зейнаб — ведь она уже знала ответ! О Аллах!
Зачем она приехала? Она ведь не вынесет встречи с Каримом, не сможет жить в
одном доме с ним! Она всеми силами пыталась сохранить достоинство,
приличествующее Рабыне Страсти, принадлежащей Нази, но сердце ее чуть ли не
выпрыгивало из груди. Она побелела.
— Госпожа, кто ты? — спросил визирь, совершенно пренебрегая
этикетом.
Ома же смело открыла свое лицо и отвечала:
— А ты как думаешь, великовозрастный придурок? Это моя
госпожа Зейпаб!
Аллаэддин-бен-Омар глядел поочередно то на нее, то на
закутанную с головы до ног Зейнаб.
— Это и вправду ты, госпожа? — выговорил он наконец.
Зейнаб кивнула. Голова у нее шла кругом…Нет, она не может
потерять сознание! Не должна! Если это случится, Хасдай тотчас же заподозрит
неладное. Она не имеет права падать в обморок!
— Как это калиф догадался, что прислать надобно именно тебя?
— возбужденно говорил Аллаэддин. — Может быть, никто кроме тебя не властен
вернуть его к жизни! Благословен Аллах, мудрый и всезнающий!
— Что-то я ровным счетом ничего не понимаю… — резко бросил
Хасдай-ибн-Шапрут. — Ты что-то знаешь об этом деле, Зейнаб?
