— Не следует нам с тобою обсуждать это здесь, публично, —
отвечала она. — Господин визирь, где мы могли бы переговорить с глазу на глаз?
Голос ее был бесстрастен и холоден. Каким-то чудом ей
удалось-таки вновь овладеть собою.
Аллаэддин быстро провел их в ярко освещенную комнату с видом
на внутренний двор. У Зейнаб голова шла кругом. Карим — князь Малики! Как могло
такое случиться? Она жаждала ответа на свой вопрос столь же страстно, как и
Хасдай-ибн-Шапрут ответа на свой.
— Как случилось так, что ты знаешь князя, Зейнаб, — если ты
и вправду его знаешь? — Хасдай искренне недоумевал.
— Я и не предполагала, что тот, кого я прежде знала, —
князь… — начала она. — Карим-аль-Малика, которого я знала прежде как
Карима-ибн-Хахиба-аль-Малику, — это тот самый Учитель Страсти, что вышколил
меня когда-то… Но как случилось так, что он стал князем?
— Возможно, — вмешался Аллаэддин, — я сумею разъяснить вам
положение дел — разумеется, с вашего обоюдного разрешения. — Когда Хасдай
кивнул, визирь начал свой рассказ:
— Карим-аль-Малика — младший сын покойного князя
Хабиба-ибн-Малика. Карим был мореплавателем и торговцем, а также и Учителем
Страсти. В его руки и отдал торговец Донал Рай Зейнаб для обучения. Она и не
предполагала, что он княжеский сын…
— Да как я могла это предположить? — вмешалась Зейнаб. —
Оглядись, Хасдай. Ну сам посуди, похоже это на княжеский дворец? Дом этот не
больше моего! Я ни разу не встречалась ни с отцом Карима, покойным князем, ни с
его братьями. Правда, я знакома была с его матерью, госпожою Алимой, и с
сестрой его Инигой — она даже стала моей подругой. Но ни единой секунды я не
подозревала, что они столь высокородны! А сюда я попала лишь однажды, когда
удостоилась чести принять участие в торжествах по поводу свадьбы Иниги. Ни
единого раза ни она, ни господин Карим не обмолвились, что их отец — князь этой
земли, господин мой Хасдай! Никогда!
Растерянный Хасдай хранил молчанье, мучительно пытаясь
подобрать нужные слова…
— Но как, как вы очутились здесь? — воскликнул визирь, вновь
попирая дворцовый этикет — слишком велико было его любопытство:
— Разве ты не собственность калифа, госпожа Зейнаб?
— Я Рабыня Страсти господина моего Хасдая, — тихо отвечала
она. — Калиф отдал меня ему, господин Аллаэддин.
Тот явно хотел спросить почему. Он-то был уверен, что Зейнаб
пленила калифа… Его черные глаза устремились на Ому, молчаливо сидящую подле
госпожи. Девушка встретилась с ним взглядом — и залилась краской, успев,
правда, улыбнуться ему чарующей улыбкой. Вот кто ответит ему на все мучающие
его вопросы! Но сейчас в центре внимания, разумеется. Карим…
— Могу я проводить госпожу и ее прислужницу в гарем, мой
господин? — спросил он Хасдая.
Хасдай-ибп-Шапрут кивнул:
— Да. И я хочу тотчас же видеть князя Карима, господин
визирь!
— Мустафа, проводи женщин на их половину, — приказал евнуху
визирь. Зейнаб и Ома поднялись.
Зейнаб не терпелось порасспросить Аллаэддина подробно обо
всем. Что на самом деле приключилось с Каримом? Он был ранен? Где его жена? А
дети? Да есть ли они у него? Неужели вся семья Хабиба-ибн-Малика погибла?
Инига… О Небо, нет! Инига!
…Она покорно следовала за Мустафой, терзаясь и мучаясь.
Может быть, он в состоянии прояснить для нее хоть что-то? Ведь Мустафа всегда
был в курсе всего…
Двери, ведущие на женскую половину, ныне пустую и
заброшенную, не успели захлопнуться, а Ома уже тормошила евнуха:
— Мустафа, скажи всю правду! Господин Аллаэддин женат? ,0н
уже взял в свой дом жену?
— Разве ты глуха, девушка, и не слышала его разговора с
Хасдаем-ибн-Шапрутом? Нет у него и не было никакой жены. От себя же прибавлю —
и наложницы… — Мустафа хмыкнул. — Если бы ты приняла его предложение тогда,
сегодня ты уже по крайней мере трижды была бы матерью!
— Ну, для этого еще есть у нас время! — задорно сказала Ома.
— Так что же произошло, Мустафа? — тихо спросила Зейнаб.
— Да это все жена господина, Хатиба… — начал Мустафа и
рассказал ей все, что началось в день свадьбы и длилось затем в течение более
чем двух месяцев. — С самого начала с нею были одни хлопоты, а потом госпожа
Хатиба все никак не беременела… Были огорчены они оба: и мой господин, и она
сама… Князь Хабиб начал было поговаривать о том, что Кариму вновь следует
жениться — на девушке, которая народит ему детей. Но Карим отказывался наотрез.
И вот, наконец, по всем признакам стало ясно, что госпожа Хатиба вскоре должна
стать матерью. Об этом тотчас же было сообщено ее родным, но ответа не
последовало. Князь Хабиб предложил моему господину съездить в Себту — это южнее
Джабал-Тарака. По злой иронии судьбы, он послал его туда выбрать на
невольничьем рынке пятьдесят северян, подобных калифским сакалибам, — это
лучшие рабы, госпожа. Эти люди должны были быть вышколены и превращены в самых
преданных и верных стражей княжеского дворца. Князь Хабиб всегда считал, что
калиф поступил мудро, доверив безопасность своей семьи рабам, преданным лишь
ему одному, не вовлеченным в политику Аль-Андалус. К тому же госпожа Хатиба
хворала и была крайне раздражительна, так что разлука была бы благоприятна для
обоих.
— А он.., любил ее? — тихо спросила Зейнаб. Мустафа
отрицательно покачал головой.
— Оба они смирились со своей участью, — сухо ответил он и
продолжил свой рассказ:
— Али Хассан, тот, кто был любовником Хатибы еще до свадьбы,
ворвался в Алькасабу Малику со своими людьми. Они не вошли в город открыто, но
прокрались, как шакалы, под покровом ночи. Они перекрыли один конец улицы,
оставив другой для отступления. Разбойники пришли пешим ходом. Затем ворвались
в ворота дома, удавив стражников. Они хорошо выбрали время — вся семья была в
сборе, за исключением моего господина Карима. Все праздновали день рождения
господина Айюба. Были зверски умерщвлены все: он, двое его жен, их дети, а
также господин Джафар, его жены и дети, старый князь, госпожа Музна и супруг
госпожи Иниги Ахмед. Госпожа Алима погибла последней, но успела втолкнуть меня
и маленького своего внука, сына Иниги Малика, в кабинет. Я спрятал мальчика под
одеждой и зажал ему рот ладонью, а сам глядел в замочную скважину на их
бесчинств «… Потом Али Хассан направился прямиком в покои, где, тесно
прижавшись друг к другу, стояли Инига и Хатиба, дрожа от ужаса.» Шлюха! —
вскричал он, обращаясь к Хатибс. — Ты ведь клялась, что не станешь носить
ребенка от другого!«Глаза его были совершенно безумны — по крайней мере, так
мне показалось. Он попытался оторвать се от госпожи Иниги, но безуспешно. Тогда
он протянул свою грязную руку и потрогал золотые косы Иниги, на губах его
появилась злая усмешка. Я все, все видел из моего укрытия!» Ты предала меня,
Хатиба!«— вскричал он. Она же отвечала с достоинством:» Видно, ты недостаточно
сильно любил, чтобы бороться за меня, когда на твоих глазах отец мой отдавал
меня другому! Мой долг — носить и рожать супругу детей, Али Хассан!«Ох, госпожа
моя Зейнаб, эти слова привели Али Хассапа в сущее бешенство! Он оторвал,
наконец, Хатибу от госпожи Иниги, намотал ее волосы на руку и одним взмахом
кинжала перерезал ей горло. Хлынула кровь, обагрив одежды Иниги и платье самого
Али Хассана. Бедная госпожа Инига окаменела от ужаса, ведь на ее глазах убиты
были муж, мать, вся семья… Она стояла беспомощная, не в силах даже закричать —
а этот дьявол сорвал с нее одежду и вынес ее вон, а дружки его прихватили
уцелевших молодых рабынь. Все это время, показавшееся мне вечностью, я прождал
в кабинете, прижимая к груди малютку, сына госпожи Иниги. Я слышал, как эта
разнузданная орда разгуливала по всему дому, хватая все, что попадалось им на
пути, — но вот все стихло. Наконец, я выбрался из своего укрытия. Измученный
малыш уснул, хвала Аллаху, — и потому не видел разгрома, учиненного негодяями в
доме. Али Хассан и его люди уже к тому времени покинули дом. Они ускакали на
жеребцах из княжеских конюшен — причем брали лишь лучших животных, могу
добавить… С маленьким Маликом на руках я побежал прямо к главе городского
совета и рассказал ему все. Женщины взяли у меня дитя, а я вернулся в дом в
сопровождении членов совета. Вид ужасающего разгрома буквально потряс их.
Тотчас был послан гонец в Себту к господину Кариму. К тому времени, как он
воротился, мы уже схоронили мертвых, смыли отовсюду кровь… Но все же ржавые
пятна остались на дворовых плитах… Когда Кариму поведали о разыгравшейся тут
трагедии, он словно оцепенел. Никакими силами мы не могли вернуть его к жизни.
