— Ты мудр, мой господин…
Но было тем не менее очевидно, что князь, долгие дни
просидевший в полнейшей неподвижности и безмыслии, возрождается к жизни.
Понадобился лишь краткий разговор, лишь вызов, брошенный его самолюбию… Хасдай
предположил, что доселе никто не решался на подобное — напротив, все лишь
соболезновали Кариму в его горе. Они любящими руками выкапывали этому
несчастному князю глубокую могилу, из которой ему не удалось бы выбраться
никогда…
— Со мною прибыл один человек, который тебе знаком, —
сообщил Нази Кариму. — Имя ее Зейнаб. До меня дошло, что ты ее обучал. Если это
и вправду так, то прими искреннюю мою благодарность, мой господин. Она —
совершенство.
— Зейнаб? Она здесь? — в голосе Карима звучало волнение,
которое он даже не пытался скрыть. — Как попала она к тебе? Она же отдана была
калифу?
— Она сама все тебе расскажет, но только через несколько
дней, когда ты окрепнешь физически. — сказал Хасдай. — Насколько я понимаю, ты
моришь себя голодом. Так вот; я собираюсь предписать тебе диету, которая в
кратчайшие сроки поможет твоему ослабевшему организму восстановить силы. Твой
визирь вместе с капитаном моих сакалибов займется муштрой твоих новичков. Дни
Али Хассана сочтены, мой князь, ведь так?
Карим взглянул на Нази:
— Да.
Больше он ничего не сказал, но в голосе его слышалась
мрачная решимость, не ускользнувшая ни от Хасдая, ни от Аллаэддина.
Позднее визирь благодарил Нази:
— Ты заставил его послушаться тебя, а никто из нас не мог…
Теперь с ним все будет хорошо. Я уже вижу первые добрые признаки!
— На самом деле лишь упоминание имени Зейнаб заставило его
по-настоящему пробудиться, друг мой, — тихо сказал Хасдай. — Ничто из того, что
я говорил ему прежде, так не тронуло его. Почему? Расскажи…
Аллаэддин-бен-Омар покачал головой:
— Не подобает мне распространяться об этом, господин Нази.
Расспрашивай либо Зейнаб, либо князя, но, молю, не меня!
— Что ж, хорошо, — сказал Хасдай. — Спрошу Зейнаб…
— Как чувствует себя князь? — спросила она после того, как
они разомкнули объятия на ложе любви, — Он выживет?
— Да, — отвечал Хасдай. Нет, он ничего такого не слышал в ее
голосе, что пролило бы свет на тайну ее взаимоотношений с Каримом-ибн-Хабибом!
Он спрашивал себя, волнует ли его эта тайна, и вынужден был констатировать, что
волнует. Нет, он все же не любил эту женщину… Он не был даже уверен, что»
способен на это чувство. Но она стала настоящим его другом, к тому же им было хорошо
вдвоем. Зейнаб была много большим, нежели просто искусной наложницей, и он не
желал ее терять.
— Евнух Мустафа в подробностях рассказал мне обо всем, что
случилось, — сказала она. — Это ужасно. Мы должны выяснить, жива ли еще сестра
князя Инига. Если жива, то ее необходимо освободить, господин мой Хасдай, —
золотоволосая головка легла на его плечо. — Инига — милейшее создание!
— Князь говорит, что для нее лучше было бы, если бы она
умерла — ведь она опозорена, — сказал Хасдай. — Кодекс морали здесь, в Ифрикии,
очень суров… И, хотя я нисколько этого не одобряю, но вполне понимаю. Если
бедняжка была изнасилована — а скорее всего, именно так оно и было — ни один
порядочный человек не захочет взять ее в жены. Она погибла. Али Хассан мог бы с
тем же успехом заколоть ее. А если он этого не сделал — что ж, тогда он
необыкновенно жесток!
— И что же — моя подружка будет брошена на произвол судьбы?
— возмущенно спросила Зейнаб. Она села, скрестив ноги и серьезно поглядела на
Нази:
— Пообещай, что освободишь ее, Хасдай! Я возьму ее с собою
домой, по крайней мере, остаток своих дней она проживет в мире и покое. Не
оставляй ее в лапах этого зверя Али Хассана, если она еще жива! Пожалуйста!
— Князь купил пятьдесят воинов-северян в Себте. Их будут
обучать воинскому мастерству наши сакалибы. Через месяц мы предпримем поход в
горы на поиски Али Хассана. Князь Карим сам поведет солдат. Пока он еще слаб…
— А Инига должна все это время томиться в плену? По крайней
мере пошли шпиона, чтоб удостовериться, жива она или же мертва! Ты ведь все
равно пошлешь кого-нибудь тайно, дабы разведать обстановку…
— Да откуда тебе это известно? — Хасдай был изумлен. Она
всегда удивляла его тогда, когда он менее всего этого ожидал.
— Я выросла в стране, где было множество враждующих кланов,
мой господин. Это обычная стратегия моего народа. Если не знаешь, какими силами
располагает противник — вскоре лишишься замка, земель, скота… — будничным тоном
растолковывала ему Зейнаб. — Ничего удивительного. тут нет.
— Наша главная задача — уничтожить Али Хассана и его
группировку, — отвечал ее любовник. — Если госпожа Инига будет найдена живой —
что ж, тогда и будем решать, как с нею поступить. — Он попытался было обнять
Зейнаб, но та отпрянула. Злость исказила ее прекрасное лицо.
— Инига стала жертвой злодеев, мой господин! Это само по
себе ужасно. Почему же она должна страдать еще и от осуждения близких ей людей?
С какой стати предавать ее осуждению? Позор не на ней, а на тех, кто это сделал
с нею! Я наложница, мой господин. Я что — тоже покрыта позором?
— Зейнаб, послушай, — терпеливо заговорил Хасдай. — Ты
должна понять. Я знаю, что ты достаточно умна… Инига — дочь князя Малики. Она
была женой. Матерью. А после того, как ее нагло похитил Али Хассан и надругался
над нею, она навеки запятнана оттого, что познала другого мужчину.., или
мужчин. Ты же наложница. Твое призвание — соблазнять, вступать с мужчинами в
интимные сношения. Ты уважаема, но уважение это совершенно иного рода…
— А если бы я была похищена Али Хассаном и зверски
изнасилована всеми его воинами по очереди, я что, не была бы опозорена подобно
бедняжке Иниге? — требовательно спросила она.
— Да, конечно же, нет! — отвечал он. — Ты же наложница!
— Ну уж уволь — это абсурд! — едко заявила Зейнаб. — Не
ожидала такого от тебя…
— Никогда прежде не видел тебя такой… — ответил он, до
глубины души изумленный ее страстным порывом.
— У меняла всю жизнь было всего две подруги — Инига одна из
них. Я была рождена свободной, но стала рабыней. Правда, и тут Судьба была
милостива ко мне. Меня любили… Меня ублажали… А что сталось с бедной моей
подругой? — Она своими глазами видела, как убивали ее близких, она была
похищена и, скорее всего, изнасилована. До той поры Инигу лелеяли и любили все,
кто ее знал. У нее был ребенок. Она не заслужила позора, и я сделаю все, от
меня зависящее, чтобы ее спасти! Я не могу сидеть сложа руки, покуда вы,
мужчины, обсуждаете проблему ее утраченной добродетели! Это же просто смешно!
Нет — это страшно! Да ведь жизнь ее в опасности!
