Каждодневно потный, покрытый древесной пылью, мастеровой Жуков ползал в истертых пластиковых наколенниках по паркетным плоскостям, а Лора, облаченная в очередное шикарное платье, сидела в своем иммигационно-аферистическом офисе на Брайтон-бич и, изящно покуривая через длинный мундштук тонкую сигарету, дурила головы клиентам, содействуя в делах брачных, устройствах политического убежища и работы. Убежище обещалось либо по линии еврейских общин, либо баптисткой церкви, либо шарашки «свидетелей Иеговы», заполнялись анкеты и прошения, дела длились годами и, конечно же, проваливались, но деньги за хлопоты Лора получала исправно и планомерно. На разного же рода претензии ее реакция отличалась наивностью и участливой простотой: дескать, ваша фактура не соответствует требованиям властей, однако − не отчаивайтесь, мы устроим вас в США через брак, это будет стоить всего ничего… И не горюйте о потерянных деньгах, они пыль и прах в сравнении с ущербом, наносимом вами самими собственной нервной системе…
Как часто, прибыв с работы и, включив запись автоответчика, Жуков выслушивал истерические матерные определения в адрес Лоры одураченных ею простаков, но супругу данные звонки ничуть не смущали, к ним у нее выработался прочный иммунитет и твердое знание: по телефону не изнасилуют, а дальше эмоций дело не двинется. В полицию бесправные клиенты не пойдут, да и не дело полиции выяснять, кто кому и за что должен, а вот тронь беззащитную женщину Лору Голубец хотя бы кончиком мизинца, тут уж полиция сработает на всю свою правоохранительную мощь! Так что бояться кого-либо Лоре не приходилось. Разве − супруга, что спьяну позволял себе рукоприкладство, чреватое при его огромной физической силе не только увечьями, но и конкретным летальным исходом.
Пил Жуков редко, но метко. Меры не знал, а если бы и знал, то выпить бы ее не смог. И в состоянии опьянения отличался агрессией и непредсказуемостью. И даже пару раз попадал в участок, но каким-то непостижимым образом из передряг выпутывался. Последний раз, впрочем, влип он крепко, расквасив патрульным носы и выбив пару зубов, но и тут ему повезло: помог мистер Уитни.
Его домоуправ позвонил Юре неожиданно, через год после их последней встречи, сказав, что в одном из офисов хозяина в Нью-Йорке прорвало воду, залило два этажа и теперь требуется замена паркета. Жуков с готовностью согласился. И, получив аванс, совпавший с питейным настроением, двинулся к сверкающим витринам алкогольного магазина.
Дальнейшие события вспоминались урывками, но, в итоге, обнаружив себя в полиции и, ознакомившись с предъявленными обвинениями, понял, что скоро его ждет незабвенная Родина.
Лихорадочные соображения − как выбраться из полицейского капкана? − привели его к образу респектабельного работодателя и, через череду секретарш и помощников соединившись с домоуправом американского босса, он воззвал о помощи. Буквально через час полицейские, укоризненно и мрачно поглядывая на присмиревшего дебошира, вывели его за порог карательного заведения и дали пинка к свободе.
Дома Жукова ожидало тяжкое похмелье, угрозы Лоры отправить его обратно в каталажку, а оттуда в Москву, и − тоска, тоска…
Утром следующего дня он уже кантовал листы гнилой тяжеленной фанеры, разбухшей от прорыва воды, загружая ее в мусорный строительный контейнер. При этом с лица его не сходило выражение озадаченности. Жуков и в самом деле недоумевал, куда испарился выданный ему наличными аванс? Пропить он мог максимум сотню. Пил у Витьки, потом пошел домой, точно. И там оставил деньги. Конечно, оставил, иначе и не мог! Но ни в баллоне от акваланга, где он с недавней поры хранил все сбережения, ни в ванной, в тайнике за одной из кафельных плиток, где находилась дополнительная заначка, ничего, кроме имевшихся ранее сумм, не было. Происки Лоры? Да без вопросов! Но попробуй сделать стерве предъяву! Н-да… Вино нам дарит море радости и океан печали…
Особняк, в котором работал Жуков, представлял собою громоздкое четырехэтажное здание, выстроенное еще в начале двадцатого века, с помпезными колоннами, стрельчатыми витражными окнами, светлыми мраморными лестницами, позолоченной лепкой, фресками по потолкам, изображающих сцены античной мифологии и многочисленными скульптурами, происхождения явно древнего и благородного.
Особняк был буквально нашпигован рослыми, с одинаково каменными лицами охранниками, а по этажам ходили хорошо одетые, молчаливые люди − видимо, служащие, выполнявшие здесь какую-то неведомую работу.
«Таинственная лавочка!» − сделал для себя вывод паркетчик, ни малейшего любопытства, впрочем, ни к роду деятельности этих людей, ни к назначению самого особняка не испытывающий.
Задача была проста и привычна: уложить паркет, получить не чек, а наличные, ибо Лоре доверия не было, и перебираться на другой объект.
От протечки пострадали два кабинета на третьем этаже и один кабинет на втором, хотя даже не кабинет, а зал, ибо площадь помещения была внушительной, но поскольку к ней примыкала туалетная с джакузи и душем, Жуков решил, что это рабочее логово какого-то здешнего босса, возможно, и самого мистера Уитни. К тому времени, как он приступил к ремонту, мебель из пострадавших комнат убрали, и они зияли гулкой пустотой, не дававшей и намека на то, что в них происходило доныне. Лишь в большом кабинете оставалось вмонтированное в стену, окантованное узорчатой бронзой огромное зеркало, чье изъятие и перемещение, видимо, было трудоемким и нецелесообразным делом, однако роскошь и основательность данного предмета давала отчетливое представление о помпезности бытующей здесь обстановки.
Каждый раз Жуков проходил через несколько кордонов охраны, придирчиво и неприязненно осматривающей его. Затем шел колотить паркет, но, то и дело в помещение совался чей-то настороженный нос, и Юра физически ощущал себя в атмосфере постоянного настороженного недоверия, как забредший за милостыней в богатый дом бродяга, способный и из прихожей свистнуть перчатки или шляпу.
Жуков посмеивался про себя над чудачествами бдительной стражи, но втайне ощущал себя униженным от такого открытого недоверия, и готовил месть, которая к его удовольствию, успешно состоялась, когда начался циклевочный процесс. Помещения заволок непроглядный туман древесной пыли, в очередной раз сунувшийся нос долго не мог прочихаться, а уж когда началась вонючая и едкая лакировка, этаж вымер напрочь, и теперь в глазах охраны ему виделся лишь жалостливый вопрос: когда же ты, милок, избавишь нас от этого кошмара?
Сетовать на Жукова, тем не менее, не приходилось: работал он ударно, халтуры не допускал и, когда расправился с верхними кабинетами, шеф охраны − высокий, проворный брюнет Ричард с невыразительными и застывшими глазами, как пуговицы в башке снеговика, позволил себе нецензурно восхититься и скорчить одобрительную гримасу.
Переодеваться, принимать душ после работы и даже курить Жукову позволялось в туалетной комнате, примыкающей к большому кабинету. Там же, в углу, застеленным плотным картоном, он хранил инструмент.
Работа продвигалась к финалу, Юра торопился, поскольку через два дня его услуг ожидали в огромном пентхаузе на Вест-сайд, и все бы было хорошо, если бы не точила его досада от беспрерывности и однообразия этого ежедневного каторжного бытия. Пусть сытного, но в свою очередь сжирающего и его.
