Заглянув вечерком в апартаменты Димы, я застал его за весьма странным занятием: Дима доставал пинцетом из дамской щетки для волос застрявшее в ней содержимое, и был, казалось, безраздельно поглощен этими скрупулезными манипуляциями.
– Ты чего делаешь? – спросил я.
– Завтра прибывает жена, – объяснил он мне, озабоченно надув губы. – Надо ликвидировать все улики.
– Оставшиеся после секретарши араба?
– В том числе… Вот бабы! – возмущенно провозгласил он. – Хватают в ванной комнате что ни попадя. Чесалась, коза, щеткой жены. Теперь надо удалить все темные волосы, а светлые оставить…
– Грамотно, – согласился я. – Тонкий ход. Ну, поздравляю, завтра твой арабский мазурик будет сидеть с намятыми боками за крепкой решеткой.
И я поведал Диме о кознях, готовящихся в отношении его визави. А также прояснил ему нюансы, касающиеся здешнего статуса араба и вообще личности.
Дима просветлел лицом. Но затем вновь озаботился:
– Оттуда он ничего не вернет. Наобещает, но не вернет… Документы надо переписать здесь, в его присутствии.
– Все он вернет, – убежденно сказал я. – Слепится подписка о невыезде, затем он нарушит ее условия, и если что, будет объявлен в розыск. С соответствующей телегой, направленной сюда, в полицию. О чем его заранее предупредят. Предупредят его и том, что представляться зятем шейха и совершать благодаря этому мошенничества – значит бросать несмываемые пятна на репутацию высочайшей семьи. Еще аргументы? Изволь. От его московской конторы не останется и следа. Все финансовые проводки будут исследованы под микроскопом. А это еще одно вероятное уголовное дело. Далее. Как в Сирии, откуда он родом, так и в Эмиратах крайне болезненно отнесутся к его прошлой роли агентишки КГБ… О нынешних его связях мне неведомо, но таковые связи, уверяю тебя, всегда имеют историю и не обрываются до гробовой доски. О чем знают представители всех спецслужб в мире. И попади он в лапы любой исламской контрразведки по доказательному доносу… Продолжать, думаю, не надо.
– Ах, вот как… – Дима осторожно присел на край унитаза, скрестив босые ноги.
– Так что смело прибавь ему счет за нанесение морального ущерба, – продолжил я. – И содержимым этого счета мы благородно компенсируем усилия тех ребят, что завтра им предметно займутся.
– И еще за мной кабак! – приподнято заявил Дима. – Прямо сегодня! С ребенком побудет сиделка, это я решу прямо сейчас.
– Какой вы, Дима, молодец, – восхитилась им Ольга, когда мы сидели за ресторанным столом на балконе с видом на ночной залив. – Приехать сюда, начать все с нуля и так развернуться…
– Ваш муж не хуже, – ответил Дима, шмыгнув носом. – Он здесь всего несколько дней, а у вас уже, считай, собственная квартира. В течение этих дней заработанная.
– Это как? – растерялась Ольга.
– Ну… это мы еще поглядим, – промямлил я, зыркнув злобно на болтуна.
– Именно – поглядим, – отозвался он бодро. – Завтра смотрины.
– Вот… ты даешь! – покосилась на меня Ольга неодобрительно. – Опять выдумываешь всякие комбинации…
– Если бы я не выдумывал, – сказал я, – то на что бы мы жили? Так говорил один писатель своей супруге.
Она пренебрежительно отмахнулась. А я едва справился с накатившим раздражением. Увы, в последнее время наши отношения претерпевали некоторый кризис. Мы мало виделись, Ольга пеняла, что я стал замкнут и нелюдим, не интересуюсь ничем, кроме своей работы, а на работу мою смотрела свысока, как на некий порочный бизнес. Ее прошлые романтические представления о доблестных борцах с жуликами и с бандитами, видимо, претерпели значительные деформации. И объективные причины тому имелись. Все она видела, все понимала, мое материальное преуспевание, как я ни старался, утаить было сложно, и в профессии моей она откровенно разочаровалась. И во мне, в частности, наверное. Хотя умалить меня на людях было для нее табу.
Но этот презрительный жест был подобен пощечине. Я призадумался, какой бы ей дать укорот, но тут раздался телефонный звонок.
В оконце требовательно верещавшего аппарата, ерзавшего в судорогах вибрации на темном стекле стола, проявился номер звонившего абонента. Местный номер… Кто бы это мог быть?
– Мистер Шувалов? – вопросил меня мягкий мужской голос на английском языке. – Меня зовут Джон Скотт…
– Да, мне говорил о вас Юра… – припомнил я. – То есть, тьфу, Джордж…
– Мы могли бы увидеться завтра? Скажем, на пляже после завтрака? Вам будет удобно?
– Конечно.
– Тогда я подъеду, предварительно позвонив.
– Чего это ты на английском заговорил? – спросила жена с подозрением.
– Завтра подъедет Юркин приятель, – сказал я. – Американский милиционер. Желает познакомиться для обмена, вероятно, опытом.
– Полезная связь, – отреагировал Дима. – А чего он здесь? По работе? Американцы сюда на отдых не ездят. У них – Гаваи, Доминикана, Флорида…
И тут кольнуло меня некое нездоровое предчувствие… Но развиться ему я не дал, разговор о предстоящей встрече скомкал, поведал пару забавных историй из недавней служебной практики, и вечер мы провели беззаботно, весело и закончили его в изрядном подпитии.
Утром на пляж я отправился в одиночестве: вчерашним днем дочка, видимо, перегрелась на солнце, температурила, и Ольга осталась с ней дома.
Я заказал пива, улегся на лежак в паре метров от набегающей волны, и тут по соседству со мной присел мужчина, одетый в легкие спортивные брюки, шелковую рубашку с короткими широкими рукавами и в кожаные сандалеты с открытой пяткой.
Лицо у него было открытое, хотя и жесткое, темные волосы тронуты легкой проседью, а в распахнутом вороте рубашки проглядывала крепкая атлетическая грудь. И руки, лежавшие на коленях, были мускулисты и жилисты.
– Так вот я и есть Джон Скотт, – обратился он ко мне на чистом русском языке, в котором едва угадывался акцент.
– Как вы меня нашли? – встрепенулся я.
– Так я же полицейский, вы забыли…
Он старался говорить приветливо и выглядеть доброжелательно, но в глазах его была волчья холодная настороженность – видимо, привычная. И повеяло на меня от него нехорошим, ненужным мне, но выверенно-неотвратимым, зревшим, подобно семени зловредной хвори в неизвестности дальнейшей судьбы, дошедшей до своего пагубного победного рубежа.
И вчерашнее предощущение неясной беды уже всецело и чугунно охватило меня, и язык каменно замер во рту.
– А вы, по-моему, все поняли, – рассеянно произнес он, опустив глаза долу.
Я не очень-то и удивился его проницательности.
– Не хочу делиться скоропалительными предположениями, – обронил хладнокровно, как мог, едва справляясь с растерянностью.
– Я тоже из главного управления, – поведал он равнодушным тоном. – Только из другого. Из настоящего.
