Только не рассчитала она, самонадеянная аферистка, на столь скорое объявление ее в розыск. И не знала, что при выезде за границу России пограничники, следуя неофициальному предписанию, увидев на компьютерной анкете выезжающего российского гражданина красный флажок Интерпола, мгновенно сообщают властям государства, куда тот отправляется, о его активном криминальном статусе.
На Мальте в ожидании судебного решения о депортации Ленка протомилась пару месяцев, после чего под конвоем ФБР отправилась в тюремные американские дебри.
Как понимаю, через свои связи в ЦРУ Юрка пытался смягчить ее участь, тем более, являла собой его супруга всего лишь сбытчицу награбленного, реализуя дивные, отмеченные редким мастерством ювелирной работы ценности в родной стране, на благодатном тайном рынке: среди криминальной знати, богемы, чиновных мздоимцев и удачливых коммерсантов, то есть – в круге своего общения.
А в конторе между тем случилось знаменательное событие: назначение нового начальника. Персонажа из питерской команды, близкого к верховной власти. И именовалась эта личность Кастрыкиным Иваном Сергеевичем.
Странное впечатление оставил после своего представления нашему коллективу министром этот свалившийся из номенклатурного поднебесья назначенец, ни дня не прослуживший в милиции, а околачивавшийся до сей поры в сферах теоретической юстиции, во всякого рода юридических образовательных заведениях.
Был он непомерно, как баскетболист, высок ростом, сухопар, умеренно лыс, речь его отличалась размеренностью и вежливостью в интонациях, нам он заявил, что полностью полагается на личный состав, способный оказать надлежащую поддержку его начинаниям, правда, о сути начинаний не пояснил. Единственное – невнятно обронил о недопустимости перегибов и об исключении даже микроскопических проявлений коррупции. Тут уж он хватанул со своим идеализмом – коррупция была даже в гестапо… А в нашей стране она, как ни парадоксально, оказалась надежным щитом, оградившим от западного влияния массу чиновных лиц, извлекающих на своих постах доходы, несоразмеримые с величинами тех гонораров, которыми их мог бы подкупить враг.
В день назначения министр своей властью присвоил Кастрыкину специальное звание полковника милиции. В генералы, следовало полагать, президент приличий ради своим указом должен был произвести его спустя пару быстротечных месяцев.
В который раз контора замерла в ожидании кадровой чехарды. И долго ждать себя та не заставила. Одной из первых ее жертв стал тыловик Филиппенко, проворно бросившийся присягать на верность новому шефу, но тут же отфутболенный из приемной новым помощником главного командира: дескать, извольте сдать дела прибывшему на смену вам из Питера ответственному товарищу…
Истекая беспомощной ненавистью к безжалостным варягам, захватившим на сей раз наш ведомственный трон, Филиппенко, помучнев налитой багровой сытой мордой, словно окунул ее в бадью с белилами, отправился собирать манатки в свой кабинет, где только что за счет фонда ему установили в комнате отдыха мраморную ванну и позолоченные толчок с биде, а на стену повесили плазменную телевизионную панель.
Я проходил мимо по коридору, когда заметил его, приближающегося к двери кабинета, возле которой скромно стоял человек лет сорока – белобрысый, рыхлый, похожий на потучневшую моль с бесцветными глазами – ставленник Кастрыкина, ныне руководитель наших интендантов. И фамилия ему была Евграфьев.
Хозяйственные деятели, не подав друг другу рук, обменялись формальными приветствиями и скрылись в недрах служебного помещения для продолжения своих корректных, но явно неприязненных отношений.
А я же отправился к своей казенной обители, анализируя скоропостижно случившиеся перемены и понимая: новый помощник и новый заместитель по тылу, оба – из Питера, знаменуют собою тенденцию: этот облысевший верзила тащит в управление собственную команду, а все его сладкие заверения о продолжении боевых традиций, о надежде на нашу лояльность – лишь маскировка подготовки к широкомасштабной чистке. Только зачем она ему нужна? Дабы утвердить приоритет своего верховенства на голом принципе? Или на самом деле им поставлена цель изжить все ведомственные злоупотребления? Но ведь они – неотъемлемая часть существования Системы. А разрушить ее, даже в каком-то отдельном подразделении, это все равно что разворотить один из муравейников в лесу. Муравьи уйдут, исчезнут в окружающей природе, но размножатся гусеницы и паразиты, чьей плотью муравьи питались, а на месте действующей пирамиды, где каждый имел свои обязанности, долю добычи и кров, воцарится разор…
Но, видимо, свежеиспеченные государственные мужи, руководствуясь своими доморощенными соображениями относительно идеалов служебного беззаветного рвения, ничуть не принимали во внимание ни нищенское жалованье рядового милицейского люда, ни шаткость кресел его руководителей, не желавших в любой момент, благодаря капризу власти, оказаться за воротами учреждения с парой грошей в кармане и с проездным билетом на трамвай.
Однако как и в достопамятное советское время, народу вешали на уши кислую лапшу об улучшающейся жизни, благородстве правителей и светлом будущем. И кто вешал? Некогда – ничтожные особи, копошащиеся в дерьме своих провинциальных амбиций, и решившие, оказавшись у власти, сломать все старое, не имея понятия, как будет выглядеть новое.
Но я, как весь, впрочем, народ, уже воспринимал как привычное зло построение нашей новейшей истории на недальновидных импровизациях и основной задачей полагал собственное выживание в их непредсказуемых цунами.
А выживание означало наличие денег и их планомерное приобретение. А когда возможность планомерного приобретения заканчивалась, будущее определял накопленный капитал.
Именно таким образом мыслили и все люди у власти, а вернее – у ее кормушки. Толкаясь боками, отпихивая от нее друг друга, дабы ухватить кусок пожирнее, и руководствуясь при этом исключительно принципом эгоизма, а никак не интересами соотечественников и державы. Те же, кто державой непосредственно рулил, был озабочен выдачей надлежащих паек экипажу, дабы тот не сподобился на бунт, способный привести в новые вожаки голодных, в очередной раз способных оболванить сознание масс революционными лозунгами лидеров.
Однако глобальные размышления хороши для тренировки интеллекта, в текущей практике бытия куда важнее тактика сохранения собственной шкуры.
И я решил присмотреться к обстановке, без нужды к начальству не приближаясь и анализируя со стороны его инициативы, покуда закутанные в туман таинственных государственных интересов. Наивысших. Но шляпу ни перед принципами, ни перед их глашатаями, я снимать не торопился, ибо уяснил непреклонную истину, выкристаллизованную из всей нашей российской истории: за всей загадочностью финтов наших вождей стояло либо тупое самодурство, либо переоценка своей гениальности, либо элементарная недальновидная глупость. За что платили несостоявшимися судьбами, а, зачастую жизнями миллионы невинных жертв.
Так что сообразительному человеку в нашей стране с властью не по пути. А если под конвоем – всегда с расчетом на рывок в сторону.
