– Переговоры возможны?
– Исключено. Враг на века.
– И как же тогда…
– Давай так… – Баранов положил мне чугунную ладонь на плечо. – Достал он нас до самых до окраин нервной системы, но отношения тут сугубо наши, старинные, и мы их или наладим, или расторгнем. Как – нам и знать. А потому задача такая: выходи на службу безопасности «Днепра» и в ближайшее время назначай им встречу. А день и время встречи согласуем.
– О чем им со мной говорить, если у них есть Рыжов?
– Будет о чем, – сказал Баранов внушительно. – Это я обещаю. И никто, – покачал пальцем, – в этой конторе, да не только в этой, не скажет, что я словами пробрасывался… Так что идите, товарищ руководитель, занимайтесь своими делами. А там и с другими утрясется…
Спорить с ним я не стал. Не знаю, какие планы роились в головах этих гангстеров от милиции, но в одном сомневаться не приходилось: если эта парочка задумывала комбинацию, то исполнялась таковая непременно и бесповоротно.
И я занялся коррумпированным таможенным деятелем, получив на него от Лены общие установочные данные. А когда эти данные обросли деталями, почерпнутыми из наших ведомственных источников, то снова воззвал к Акимову и Баранову, ибо персона имела прямые родственные связи с одним из главных учредителей «Днепра», чьей основой были украденные пограничные подати и, соответственно, те дяди, кто податями распоряжался, вкладывая их в основательный бизнес.
– Если мы возьмем его с кокаином, это будет такой удар по «Днепру», который уже не простят, – говорил я угрюмо горбящимся на стульях за столом заседаний подчиненным. – Одно дело – арест левых грузов, другое – переход на персоналии… Это – война. И Сливкин на нее не пойдет.
– Ты не обязан ему докладывать про всю бодягу, – сказал Акимов.
– По разработкам – нет, – согласился я. – И то – вопрос! Но по реализации – обязан! И когда доложу, он навешает мне за то, что я его не ввел в курс до того, как мы этого хмыря принимали на свой борт и опускали в трюм. А после – все вывернет наизнанку. В том числе – лично пойдет замирять «Днепр» и «Капитал». Выслужится везде!
– Когда прибывает контрабанда? – лениво спросил Баранов.
– Через три дня.
Соратники долго и непонятно переглянулись.
– Думаю, управимся и пасьянс сложится, – сказал Акимов раздумчиво.
– Ты кому говоришь и о чем?! – подскочил я со стула.
– Мы внесем твои поправки в общий план мероприятий, – слегка дрогнула в усмешке отвислая губа у Баранова. – Готовь прием наркоторговцев, а там все и образуется…
– Что за загадки?
– Все загадки разгадаются в свой срок, – рубанул воздух рукой Акимов. – Лишних разговоров вести не будем. Боюсь сглазить ситуацию. Отдай нам ее на поруки… Ты же знаешь: мы тебя не подставим.
– Но почему бы не объяснить мне…
– Слова – это вибрации, – произнес Баранов, смешливо моргнув обоими глазами. – А вибрации влияют на мироздание. Человек же – вообще – резонансный контур…
– Да… пошли вы! Контур! Ты по физике, небось, дальше трояка и не продвигался, а разглагольствуешь тут как член-корреспондент…
– У меня – твердая четверка, – парировал он. – Я, кстати, всегда склонялся к точным наукам.
– Вот и шел бы в инженеры.
– А я и есть инженер-проектировщик от практической юриспруденции.
Я лишь вяло отмахнулся:
– Пшли вон…
А через три дня, когда утром я выезжал из Управления в аэропорт, дабы проконтролировать приезд курьера с кокаином и расстановку сил по фиксации его дальнейших контактов, еще на лестнице меня остановил один из начальников отделов и, изумленно качая головой, поведал:
– Слышали новость? Рыжова-то… У нас раньше работал… Вчера грохнули.
По моему хребту поползла шершавая крупа гусиной кожи.
– Кто? Как?!
– Вход в подъезд, лестничная площадка. Без особых затей.
– А… кто занимается?
– Министерство поручило нам, у нас самый квалифицированный отдел. Баранов, естественно!
Я ринулся в убойный отдел.
Баранов сидел за столом, внимательно изучая какую-то служебную бумагу, – сама невозмутимость, застывшая скала опыта и всеведения матерого правоохранителя.
– Как понимать? – спросил я терпеливым голосом.
Он поднял на меня спокойные, залитые усталостью и скукой глаза. Дернул плечом, словно сгоняя назойливого слепня.
– А пойдем выйдем… – предложил вежливым тоном.
– А пойдем.
– Ты куда-то торопишься? – Он накинул пальто.
– В аэропорт.
– Вот я и провожу. До ворот.
Несмотря на всю свою монументальную массивность, от которой веяло носорожьей силой, говорил он неизменно корректным, обезоруживающе дружеским тоном – что с коллегами по работе, что с бандитами, также, впрочем, его трудам сопричастным.
Речь свою он начал уже в коридоре, тихо, но веско роняя слова:
– Ты меня спрашивал, о чем с тобой люди из «Днепра» беседовать будут? О двуликом Рыжове, вот о чем. Который получал с двух подносов и всех подносящих между собой ссорил. Но, полагаю, получал он с кого-то еще, кому тоже насолил интриганством своим и жадностью. За что и поплатился.
– Чего ты мне мозги паришь – сказал я укоризненно, отворяя тяжеленную входную дверь учреждения и выныривая из затхлого люминесцентного тепла холла в прохладную сумрачную тишину мягкого обильного снегопада. – Какого ты там третьего конструируешь? Что за миф?
– Это ты так их будешь парить шефу, – уверил он меня мягко. – Был третий, был. И мы упорно выясняем, кто он такой. А сегодня до кучи задержим таможенного вертихвоста. После чего разговор с «Днепром» пойдет с позиции очень серьезной силы. Но на доброжелательных интонациях. А затем людям протянут руку дружбы. И они к ней прильнут.
Я тупо смотрел, как нежные сливочные хлопья снега оседают на плечах его пальто и густой, уже обильно засоленной сединой шевелюре.
– А Сливкин все проглотит, – продолжил он назидательно. – Как только задержишь злодея – находи меня. Тут же будет звонок из Администрации нашему командиру: дескать, поздравляем, с этими негодяями давно пора кончать. – Добавил доверительно: – Смена грядет в таможенном руководстве, большая смена, а тут ты ненароком побеждающей стороне сильно удружишь…
Так вот почему дело по Рыжову передали нам… Заказное убийство, заказное расследование…
– Продолжить? – спросил он, уловив мое замешательство.
– Любопытно послушать.
– Через неделю хозяева «Днепра» превращаются в обычных коммерсантов. Заинтересованных отныне в нашей милости. А поймут они этот прискорбный факт уже сегодня. Шах и мат.
