– И прикарманить себе весь архив шайки. С убойным компроматом, – сказал я. – Без сроков давности.
– Правильно понимаешь.
– Корнеев – человек сиюминутный, как практически все опера, – сказал я. – Мышление у него живое, но короткое. Я могу сделать ему предложение в солидном кабинете, у того же Олейникова, как бы с высот Лубянки, но где гарантии, что он не поведет двойную игру? Держа руку на одном, не будет убирать ее с другого? Согласно принципу мудрейшего царя Соломона. Тут нужен мотив личный, выстраданный…
– Я поинтересовался его семейным положением, – перебил меня Жбанов. – Разведен, детей нет, все близкие родственники – пожилая мама.
– Беззаветно им обожаемая, – вставил я, припомнив разговоры в оперских междусобойчиках. – Взрастила его без папы, вывела в люди. За что он ей бесконечно признателен. В общем, не все так плохо с его моральным обликом.
– Тогда начнем с мамы, – проронил Жбанов. – Да, кстати. Деньги он любит, но есть ли они у него?
– Да какой там! – отмахнулся я. – Гулена, любитель рулетки и карты… Умеющий, правда, остановиться. У черты бедности.
– Что, собственно, и надо знать, – произнес Жбанов рассеянно. – Последний вопрос: он общается с кем-то из бывших сослуживцев, хорошо известных тебе?
– Естественно. Он гражданский человек, которому по нынешней работе необходимы устойчивые связи с друзьями в погонах…
– Так вот, – сказал Жбанов. – Вскоре я тебе позвоню, ты вызовешь к себе одного из таких его друзей, поинтересуешься, как поживает ваш прошлый соратник и, если вдруг ему позарез требуется та или иная помощь, заявишь о своей готовности ее оказать.
– Твои ребята что-то сотворят с мамой, а потом якобы мы ее спасем?
– Конечно.
– Шито белоснежными нитками.
– Как обставить, мил человек…
– Я не буду играть в такого рода игры, – заявил я твердо.
Он наклонил голову и ухмыльнулся непонятно. Заметил, потянувшись к чашке с чаем:
– «Не буду» – это из детства. А в детство вам впадать рано.
И тут пахнуло на меня чем-то зловещим и морозным, и понял я, что влип. Основательно. Будто шел по колено в неге теплой пляжной водички, и вдруг сковало ее мигом тяжелым злым льдом.
– Ну, хорошо, – сказал Жбанов, хмуро взглянув на меня. – Поставим вопрос иначе. Выполнишь эту мою просьбу, и более к подобного рода операциям возвращаться не станем. Повторюсь: это – просьба. Глубоко личная. И не вижу причины мне отказать. Тем более никто не пострадает. В итоге вся нервотрепка вовлеченных в комбинацию компенсируется их исключительно положительными эмоциями, обещаю.
Я кивнул и вышел из кабинета, демонстративно не пожав Жбанову на прощание руку.
В голове билось: «С этим «Рифом» надо кончать…»
Но если бы все зависело от моего решения! Кто я? Милицейский функционер средней руки. А если за «Рифом» питерская команда, уверенно заполоняющая все игровое политическое поле? Она же затопчет меня, как табун лошадей оставленного в поле младенца.
Вот же устроился я в передрягу текущего существования в тайных сферах! И куда теперь из них податься? Да некуда!
На миг, каким-то размытым фрагментом вспомнилось прошлое нищее беспутное и беспечное бытие в холостяцкой квартирке, дешевая водочка на столе, разверстая банка шпрот на ужин и закуску, квашеная капустка, ломоть сальца… Пара дискет со свежими кинофильмами, предвкушение их просмотра, не обремененного временными рамками, ибо подъем по команде мне грозит… О житуха была! Свобода! Кайф!
А вернулся бы я туда сейчас, в тот теплый глухой тупик? Да ни за что!
Вывод? Вперед, сквозь тернии. Позади – пропасть. И сожженные мосты.
Через неделю в разговоре с одним из оперов, дружком Корнеева, я поинтересовался, как поживает мой бывший подчиненный.
Мне было поведано, что у того большие проблемы. Внезапно стало плохо матери, ее отвезли в больницу, где обнаружили неоперабельный рак, однако нашлись доброхоты, сумевшие перевезти ее в германскую клинику, а там случилось чудо-чудное: рак оказался гарантированно излечимым благодаря новейшим методикам, единственно – методики стоили сто двадцать тысяч евро. Таких денег у Корнеева не было, и он отчаянно метался по знакомым в их поисках.
Все это я уже знал от Жбанова, а потому кивнул понимающе и сказал оперу, что, дескать, пусть бывший соратник позвонит мне, подсобим.
Со звонком Корнеев медлить не стал.
– Приезжай, потолкуем, – предложил я.
Разговор происходил с глазу на глаз в моем кабинете, при работающем генераторе белого шума, исключавшим прослушивание.
– Когда мне ребята о твоем несчастье сказали, – произнес я, глядя в его запавшие глаза на небритом, исхудалом лице и чувствуя себя последним из подлецов, – родилась идея… С душком, пакостная, но – рабочая. Ты ведь сейчас у Сосны, в службе его безопасности…
– Да мне до него… Я его всего лишь раз издали видел…– начал он, но я остановил его примирительным жестом. Сказал веско и угрюмо:
– Сосне – конец. Проверено. Мои связи с Лубянкой тебе известны. Вашей кодле тоже могила. Дорыть ее – вопрос времени. Там на штык лопаты осталось… Короче. Требуется технический архив вашей конторы. Его изымут в любом случае, но сейчас можно уложиться в конъюнктуру момента. Как только получим архив, через час на счет клиники придет необходимая сумма. Сумеешь сделать?
И тут до меня внезапно дошло: если он ответит «нет», то до вечера не доживет. Люди Жбанова поведут его от проходной конторы и аккуратно ликвидируют при первой же возможности. А не сообщить правдиво и незамедлительно о результатах беседы с ним с моей стороны – самоубийство.
Я безразлично глядел на него, ожидая чего угодно: гнева, лукавого подыгрыша, подозрительных вопросов, отчуждения, но, к моему удивлению, лицо его озарилось какой-то лихорадочной, рвущейся изо всех пор радостью, блеснули восторженно глаза, и он на выдохе произнес:
– Да сдались они мне все! Те же бандюганы… Во где они! – И резанул тыльной стороной ладони по горлу. – Все устрою, как надо! Ну, ты задвинул тему! Слушай, а может, мы это как внедрение проведем, а? Возьмешь обратно?
– Почему бы нет… – пробормотал я.
– Там, правда, еще бабки надо кое-кому сунуть…
– Обговорю.
– Ну, чувствую, конец гнезду шершней, коли такой расклад… Ты, шеф, всегда меня вытаскивал… Я сейчас в церковь иду, понял?! За твое здравие свечей ставить! Ну ты придумал! Не, если бы это тебе было надо – понятно, а тут все без гнили, для государства… И чего я в эту шарашку дернулся, идиот?! Правильно говорят – от жадности все беды…
– Зато закрываешь проблемы своих близких благодаря… такому решению, – заметил я мрачно и прикусил язык, дабы невольно хотел вставить ремарку о промысле высших сил, что означало бы ложь чудовищную и грех позорный.
