— С сегодняшнего дня, — не глядя на него, произнес Алик веско, — Толя работает у меня, ясно? А жить будет где живет. Бесплатно.
— Вопросов нет, — с готовностью пробормотал Изя. — Я только рад…
— Заплатишь ему за предыдущие дни…
Изя как ошпаренный полез в карман, вытащив оттуда бумажник и начал лихорадочно изымать из него купюры.
— Не надо, — отстранил я протянутые мне деньги.
— Надо! — жестко приказал Алик, запихнув марки в карман моего пиджака. Затем подтолкнул меня под локоть: — Поехали!
— Куда?
— Фотографироваться. Завтра твоя физиономия будет уже в Москве, в МИДе. А послезавтра — в посольстве ФРГ. Данные мне твои надо взять, не забыть… Как фамилия твоя, кстати?
— Меркулов, — без запинки ответил я.
Мы прибыли на уже знакомое мне до подробностей Кантштрассе и зашли в магазин, где тучный пожилой еврей подшивал, сидя на табурете за прилавком, суровой ниткой свой прохудившийся ботинок. Это была довольно-таки странная сцена, учитывая, что в огромных зеркалах магазина отражались стеллажи, заполненные новенькой разносортной обувью всех цветов и оттенков. Видимо, хозяин магазина отличался изрядной бережливостью.
Мельком посмотрев поверх очков на вошедшего Алика, торговый человек, он же сапожник, сделал вывод:
— Вовремя. Только что принесли образец.
Он извлек из внутреннего кармана вязаной засаленной кофты с замшевой кокеткой обрезок пластиковой папки, в котором голубела новенькая купюра достоинством в сто марок.
Алик, извлекши купюру из защитной оболочки, внимательно ее рассмотрел.
— Класс! — произнес одобрительно. — Только тон возле рояля оранжевый какой-то…
— Ну, знаешь! — сказал сапожник. — Тогда обращайся к фрицам на Гознак, пусть они тебе за пятьдесят процентов лавэ отгружают…
— Ладно, — сказал Алик. — Подходит. Когда будет готова партия?
— Послезавтра.
— Беру.
В этот момент в магазин шагнула девица лет двадцати — блондинка с обесцвеченными, кудрявыми, как у пуделя волосами, носиком-кнопкой и губками бантиком.
— Что-то хотите, девушка? — встрепенулся торговец. — Есть очень хорошие сапожки на зиму, недорого…
— Да я… — замялась посетительница, — ищу работу…
— О, работы, к сожалению, нет, — причмокнул горестно человек за прилавком.
— Ну хотя бы полы мыть…
— Вы с Украины?
— Нет, из Молдавии…
Таких девочек, толкущихся среди более или менее устроившихся эмигрантов, я уже видел немало. Добравшись сюда из своих нищих и серых провинциальных городков, они пытались как-то зацепиться в сытой красивой Европе, подыскивая себе женихов и работу, причем качественные категории в таких поисках никакого значения не имели.
— Слушай сюда, — мельком обернувшись на нее, процедил Алик. — Выйдешь из магазина, увидишь серый «мерседес». Жди меня возле него. Работу получишь.
Девчонка, удовлетворенно кивнув, поторопилась исполнить приказ.
Алик представил меня хозяину магазина: дескать, запомните друг друга, поскольку вероятны дальнейшие контакты. Хозяин магазина именовался Моисеем. Мы без всякого энтузиазма обменялись с ним формальными рукопожатиями.
— Человеку нужен паспорт, — сказал Алик, хлопнув меня по плечу. — Срочным порядком.
— Понял. — Моисей вывесил на стеклянной входной двери табличку «Закрыто» и пригласил меня в подсобку.
Там на узеньком пятачке среди громоздившихся до потолка картонных коробок с обувью стоял штатив с фотоаппаратом и пластмассовый табурет.
Мне было велено табурет оседлать, тут же вспыхнула фиолетовой искрой вспышка, и дело было сделано.
— Чтобы была виза, пограничная отметка… — наставлял Алик торговца-многостаночника.
— Что ты переживаешь… — морщился тот. — Конвейер работает, как моя голова, двадцать шесть с половиной часов в сутки… Максимум через пять дней мальчик получит ксиву. Только смотрите, чтобы день выдачи визы в Москве не совпал с его мусорским залетом в Германии… А то потом будет трудно объяснять про всякие феномены раздвоения личности…
Мы вернулись в машину, где застали блондинку, любезничавшую с вышибалой Сеней.
— Привет, подруга, — бодро сказал ей Алик. — Ну, значит, ишещь себе работенку? А живешь где?
— У знакомой. Но уже пора съезжать, муж у нее, ребенок… — охотно поведала девица.
— Такое предложение, — продолжил Алик деловито. — Сейчас отвезу тебя в одно респектабельное заведение. С коврами и зеркалами. Получишь там собственный апартамент. Называется заведение просто: бардак. Официальный, с лицензией, бухгалтерией… Туда девки со всей Европы в очередь становятся, чтобы попасть. Как?
— Да вы что? — произнесла блондинка негодующим голосом. — За шлюху меня принимаете?
— Нет, за наследницу британского престола, — возразил Алик, тут же с торопливой запальчивостью, добавив: — А ты мне вот скажи честно: вообще хотя бы раз в публичном доме бывала?
— Чего я там забыла…
— Во! — поднял Алик вверх указательный палец. — Значит, делаем так: едем на экскурсию.
— Но…
— А ты не перебивай. Просто посмотришь. Для общего развити. Не понравится — нет проблем, гуляй себе дальше по улицам, никто тебя пальцем не тронет. Зато будешь иметь представление. Поехали! — кивнул он Сене.
«Мерседес» тотчас шустро юркнул в просвет между спешащими автомобилями, покатив к центру, в сторону зоопарка.
Девица, подавленная напором Алика, стесненно молчала, покусывая в досадливом раздумье пухленькие губы.
— Я не скрываю, — непринужденно повествовал между тем Алик, — что буду иметь свои комиссионные, но не в урон тебе, ты на косметику больше потратишь… А то ходишь по всяким торговым шарашкам, в поломойки себя предлагаешь. Ты что, рож этих за прилавком не видишь? На них же все написано, как на бумаге. Ты ему полы будешь драить, а он — тебя … и забесплатно, между прочим. А попробуй дернись — сразу же вылетишь на улицу. Здесь тебе не совок, здесь каждый только и думает, как кого бы использовать влегкую…
Тут я не удержался от усмешки. Интересно, каким образом бойкий Алик хотел использовать меня? Планы ведь у него на сей счет имелись наверняка. Но вот позволять ему воплотить их в жизнь также наверняка не следовало.
Машина остановилась у старого четырехэтажного здания, увенчанного вывеской с неоновыми очертаниями полногрудой женской фигуры.
Алик, галантно протянув даме руку, помог освободить ей салон автомобиля. Сказал мне:
— Идешь с нами.
По стертым ступеням гнилой деревянной лестницы мы поднялись на второй этаж, остановившись у обитой дерматином двухстворчатой высокой двери, над которой висела обзорная телекамера. Лестничная площадка была заляпана многочисленными следами башмаков, в углу валялись мятые жестянки из-под пива, застойно пахло мочой.
