— Слушай, — сказал я. — У меня есть редкая способность: жить по потребностям. Зарабатываю я на жизнь с лихвой.
— То есть предложение редакцию не заинтересовало? — уточнил Труболет. — Ладно. Нароем клиентуру самостоятельно.
— То-олик! — донесся голос гостя-бандита из складского помещения, и я поспешил на зов.
Константин указал на отложенный в сторону ворох приглянувшейся одежки.
— Почем барахло? — спросил он.
— Брюки по сорок, пиджаки — по сто, — ответил я.
— Подходит!
Мне были отсчитаны деньги, которые я принял без всяких укоров совести, памятуя подлую продажу меня Изей преступной группировке.
За ужином в ресторане гангстеры заправились двумя литрами водки «Горбачев», после чего их неудержимо потянуло к распутству. Последовал вопрос, смогу ли я скорректировать верное направление возникших сексуальных порывов? Недолго думая, я повез парней в ближайшее гнездо разврата — к Стефану.
Кстати, Стефан вел свой бизнес на семейных началах, и унылая дама за стойкой бара приходилась ему законной супругой.
Я представил несколько оробевших от обилия полуголых теток бандитов хозяину заведения, получил от него полагающуюся для Алика мзду и уже собрался идти к машине, дабы дождаться в ней гостей Берлина, уже проследовавших в апартаменты с приглянувшимися дамами, как вдруг узрел у стойки знакомую блондинку, устроенную сюда с подачи Алика.
Блондинка приветливо подмигнула мне густо обведенным фиолетовой и зеленой краской глазом.
— Ну, — спросил я ее, подсаживаясь рядом, — как проходит бытовое обслуживание населения? С перевыполнением плана?
— Нормально проходит, — ответила она, шмыгнув носом. — Если хочешь — пойдем, убедишься…
— Я дело с удовольствием не путаю, — отвертелся я.
— Ты считаешь, что это удовольствие? — заметила она не без сарказма. — Это как раз и есть дело. И, между прочим, довольно— таки скучное.
— Ну вот, — сказал я. — А ты боялась… Теперь-то чего, пообвыклась?
— А! — отмахнулась она. — Теперь хоть ложками… Те же физкультура и спорт.
— Марафонцев нет, одни спринтеры…
— В основном, — согласилась она, вздохнув горестно.
Гладкое кукольное личико ее одухотворяла безмятежная счастливая глупость.
Я вернулся в машину, и уже через десять минут ко мне присоединились возвратившиеся с праздника плоти бандиты.
— Рядовой Иванченко отстрелялся, — доложил мне Константин. — Поехали в отель, в сон клонит.
По дороге гости не произнесли ни слова, пребывая, как я почувствовал, в неком удрученном состоянии духа.
— Чего-то не так, парни? — спросил я. — Вас там не обидели, случаем?
— Да все вроде и так… — уныло проронил Константин. — Но лучше, Толя, я бы у тебя на эти «бабки» лишних две пары штанов купил…
Дома меня встретила возбужденная Ингред.
— Толья! — драматическим голосом провозгласила она с порога. — Оказывается, ты гангстер!
— Неправда, — сказал я, — хотя и спасибо за комплимент…
— Я хотела постирать белье из твоей сумки, и нашла в ней два пистолета!
— Ах вот как! — парировал я. — А если бы там лежала Библия, я мог бы рассчитывать на сан священнослужителя?
— Толья, мне не до смеха…
— Милая, — сказал я, проходя в гостиную, где уже томился в горячих тарелочках семейный ужин, — ты совершенно упускаешь из виду народную американскую традицию… Без оружия мы чувствуем себя беззащитными.
— Но здесь не Америка! Здесь тихая, благочинная Германия.
— Правильно, — согласился я, усаживаясь за стол. — Здесь, в этом доме. — Выразительно ткнул пальцем в пол. — А где я жил раньше? В России!
— В какой еще России?
— А что такое Карлсхорст, по твоему? Россия. Ее маленький криминальный кусочек. И без пистолета там очень неуютно себя чувствуешь, дорогая.
— Какой же ты смелый!.. — Она с уважением поцеловала меня в щеку.
— Да, такой вот… — молвил я, рассеянно погладив ее по головке.
Морозным декабрьским полднем мы с Сеней, одетые в ватные армейские бушлаты, выполняя очередное распоряжение Алика, загоняли в грузовой отсек военного самолетика восемь «мерседесов» престижных моделей.
Машинки, судя по всему, числились в угоне, но славная немецкая полиция уже навряд ли бы когда вернула их владельцам: беспрепятственно минув многие границы, «мерседесы» через считанные часы должны были катить, осыпая берлинскую пыль на асфальт, по московским улицам…
Я пребывал в дурном расположении духа, вспоминая свой последний разговор с Монголом. Тот, как и обещал, выправил мне немецкое водительское удостоверение, а также паспорт, но в руки его не давал, откровенно опасаясь моего «соскока». В случае каких— либо недоразумений с властями мне надлежало звонить ему — хозяину фирмы, якобы пригласившему меня с бизнес-визитом в Германию и несущему за мою лояльность некоторую ответственность.
Хитроумный Монгол не заблужался в отношении моих тайных намерений: заполучи я документы, он меня только бы и видел…
Набравшись смелости, я отправился в американское посольство, где изложил консулу свою историю: дескать, родился и вырос в США, затем уехал не по своей воле в Россию, а ныне нахожусь в бегах, имея намерение претендовать на американское гражданство.
О своем контакте с представителями ЦРУ я, естественно, умолчал.
— И долго уже бегаете? — спросил консул.
— Около трех месяцев.
— А чего раньше ко мне не пришли?
— Думал… — ответил я. — Все же ответственный шаг…
— Ах, вот как?.. Ну-с, пишите заявление.
Заявление я написал. За ответом мне велели зайти через десять дней, которые потянулись бесконечно и муторно, наполненные тревогами и крохотной надеждой на чудо.
Мне до тошноты опротивело как мое мафиозное окружение со всеми его блатными «понятиями», так и разудалая бандитская жизнь, чьи итоговые ценности заключались в ресторанных кутежах, оргиях с проститутками, приобретении модного тряпья и «мерседесов», подобных тем, что мы сейчас умещали в чреве воздушного автомобиленосителя.
Поскольку в итоговых ценностях подобного рода я не нуждался, то находил совершенно излишним для себя бродить по скользким стезям, ведущим к их обретению.
Отрадой была любимая Ингред, усердно обучавшая меня немецкому языку, дом, и, конечно же, спортклуб, посещаемый мной отныне каждодневно, согласно жесткому графику тренировок, мной же для себя установленному.
Уже прошла первоначальная утренняя ломота мышц, налитых свинцовой болью, оглушенность от падений на татами, выровнялось дыхание, и пять раундов на ринге я отпрыгивал играючи, сколь— нибудь серьезных соперников себе не находя.