— Интересный поворот! — усмехнулся Урвачев. — А москвичок-то — молодец! Аккумулятор! Не дал богатству распылиться, в одну кучу сгреб…
— Мало того, Рвач… Эта гнида, Корысный, на всех запасался компроматом. Там на Колдунова кое-что имеется, и на прокурора Чухлого… Говорю же: придется покопаться… Большие козыри в руки к нам пришли, Рвач, очень большие козыри!
— Так, а что американец?
— На американца почти ничего. Он в доле точно, но сколько получает, не знаю… Однако — тоже — штучка! С комбинатом у него договор по определенному объему поставок аж на десять лет! Я думаю, Серега, так… Москвича, ясное дело, мы выпотрошим и выйдем на американца. Надо менять схему, на хрен нам эта Москва и посредники. Система будет такая: Колдунов, мы с тобой и — американец. Американец — рынок сбыта, без него никак… Первое время хотя бы…
— И вообще связи зарубежные, — вставил Урвачев. — Не век же нам в этой дыре обретаться… — Обвел взором пространство бани. — То есть, получается треугольник… А почему бы и нет? Простая и самая жесткая фигура…
— И самая, кстати, устойчивая…
— Точно.
— А тупым углом в нем будет янки… — поджал губу Ферапонт. — В перспективе, ага? Хотя, может, и Колдунов, кто знает…
— Ну-с, — подытожил Урвачев, — перспективы широкие, цели ясные, будем работать.
Он приподнялся с полки и взялся за ручку двери.
— Погоди, Рвач, — сказал Ферапонт. — Там небольшая заминка вышла с Корысным, засомневался я и не замочил его сразу… Думал, еще какая-нибудь за ним информация, отпустил на волю и хвост пристегнул… Нотариус насчет имущества его все подписал, не пропадать же добру… Бабу его в случае чего прессанем хорошенько. А вот Корысного, думаю, мочить все-таки надо, лох порожний, выпотрошенный, больше с него ничего не возьмешь, а знает много…
— Да, — согласился Рвач, подумав секунду. — Две пользы. Корысного замочим — концы в воду, а Колдунову — сигнал. Сговорчивей будет…
— Я зарядил троих бойцов, провел инструктаж…
Они вышли в предбанник, сели в кресла.
Тотчас подлетел официант-банщик Владимир Ильич, неся на вытянутых руках серебряное ведерко для шампанского, где из груды рыхлого льда торчало одинокое горлышко пивной бутылки.
Урвачев налил в чашку душистый свежезаваренный чай. Запахло мятой и сеном.
— Я слышал, сестра твоя с писателем развелась, — сказал Ферапонт. — Выдал бы ты ее за меня, Рвач. Свояками бы стали, одной семьей… Такая женщина пропадает!
— Не пойдет Ксюша за тебя, Ферапонт, ты же сам знаешь…
— Эх, не будь она твоей сестрой, Рвач, — вздохнул Ферапонт, — я бы ее силком увел… Ох, увел бы!.. Ведь с писателем развелась, а теперь, ребята базарят, с художниками спуталась… Богема! Они с нее греческую богиню лепят, сама хвасталась.
— Голую, что ли? Урою, падлу!.. — подскочил Урвачев.
— Не голую, Серега, а… это… обнаженная натура называется. Ты ж вот книжки всякие умные читаешь, а выражаешься… У них понятия такие. Искусство же… Они безвредные.
Ферапонт отпил из горлышка, громко рыгнул.
— Зря ты пиво пьешь, Ферапонт, — заметил Рвач. — Не полезно…
— Не полезно, зато в кайф, — мрачно отреагировал Ферапонт. — А жизнь без кайфа — что за жизнь? Прозябание. Все пьют пиво после парилки… Надо же когда-то расслабиться, а то все недосуг. Ох, заботы, заботы…
— Что за дела еще?
— Да так, текучка… Политико-воспитательная работа запущена, братва стала от рук отбиваться. Пора проводить мероприятия. Тимоня попивает не в меру, Конопля крысятничает по мелочи… Для них Корысного завалить, дело, конечно, пустяковое, но сомнения у меня, Рвач… Разные.
— Ну так проведи показательное аутодафе, — прихлебывая чай, сказал Урвачев. — Какие проблемы? Воспитание дело святое.
— И я так думаю… Но сначала пусть они это… ну… дафе это…
— Чего?
— Есть у меня фермер один в Запоеве, мутный… Сам хочу туда съездить вечерком, и эту бригаду прихвачу.
— На резании свиней потренируешься?
— Типа того…
Спустя некоторое время, когда бандиты уехали, в остывающую сауну вошел хлопотливый Владимир Ильич Ульяшов, он же Питюков. Неторопливо помыл помещение, вышел в предбанник, оглядев в нем каждую мелочь внимательным хозяйским оком. Прибрал со стола, смахнул тряпочкой невидимую пыль. Затем еще раз осмотрелся, выглянул даже в холл и, убедившись, что там пусто, снова направился в сауну. Снял с крючка медный ковшик с резной деревянной ручкой, свинтил набалдашник, имевший левую резьбу, извлек из него отливающий тусклым металлом цилиндрик.
Завернул цилиндрик в чистый носовой платок и — тихо покинул помещение.
ПРОЗОРОВ
Ворота сарая медленно распахнулись и в их проеме показался худой изможденный человек в комбинезоне, боязливо озирающийся по сторонам. Не без труда признал в этом человеке Иван Прозоров своего брата Андрея.
— Байкал! Байкал! В будку! Братишка, приехал… — спотыкающейся походкой пошел ему навстречу Андрей, расставив руки для объятия. — А я думаю, кого там несет… Ленка, Верочка, встречайте гостя! Ну, здравствуй, Иван… Вот уж не ждал…
Братья обнялись, и острая жалость ударила Ивана Прозорова прямо под сердце, когда он почувствовал под сильными своими ладонями худое слабое тело.
Из дома выскочила жена Андрея — Ленка и, растерянно, жалко улыбаясь, щуря близорукие глаза, пошла ему навстречу. Племянница Верочка, девчушка лет одиннадцати, тоже как-то неуверенно улыбаясь, стояла на крыльце, не решаясь спуститься.
— Привет, Леночка! — говорил Прозоров, оглядывая странно осунувшееся, бледное лицо. — Я тебя лет пять не видел, а ты не меняешься, все такая же красавица… — Он сильно кривил душой, произнося этот комплимент, да и сам сознавал, что слова звучат фальшиво. — А тебе, Верочка, ничего не успел купить, — растерянно развел руками. — Ну ничего, потом… Съездим в город, выберем…
Что-то выходило не так как нужно, совсем по-другому он представлял эту сцену встречи, когда ехал в поезде. У него возникло такое ощущение, какое бывает у постороннего деликатного человека, по ошибке заглянувшего в чужой дом, в чужую семью, где он застал неожиданный беспорядок, стирку белья или дотлевающую ссору, неопрятно разбросанные вещи, остатки обеда на столе… словом, некую изнанку жизни, привычную и не замечаемую домочадцами, но которую не следует выставлять на всеобщее обозрение… Самое естественное, что следует делать деликатному человеку — это отвести глаза, извиниться и покинуть дом.
— Я, собственно, проездом, — поспешил заявить Прозоров. — Завернул проведать… Я твое письмо получил, Андрюша…
— Проходи, проходи, — суетился Андрей. — Ленка, собери там чего-нибудь…
— Да я сыт, — соврал Прозоров. — В городе в кафе зашел…
