– Прибери их, Господь.
У фельдшера спрашивали:
– Что там в вашей живодерне творится? Ноги кому-то пилят?
– Морякам кишки мазутом сожгло. Мучаются страшно, и помочь ничем нельзя.
– Эх, и служба у них, — посочувствовал Шишкин. — Легче от пули умереть, чем такие муки принимать.
– И мы не застрахованы, — вздохнул Чеховских. — Продырявят баркас среди мазута, нахлебаемся вволю и три дня подыхать будем.
– Лучше застрелиться.
– Не у каждого смелости хватит, да и как в воде застрелишься?
Невеселые разговоры. Тоскливые. Радоваться нечему. Кругом фрицы напирают, а если появляются в небе самолеты, то немецкие. Куда наши делись? Неужели всех посбивали?
Выжившие, четверо моряков, собирались кучкой на солнышке. Десантники приносили им сахар, табак, иногда спирт. С сочувствием слушали о злоключениях.
– Лотерея, — рассуждал пожилой кочегар. — Нам такие мучения и не снились. Кроме всего прочего, снаряды везли. Если бы сдетонировали, мы бы и ахнуть не успели, а торпеда в бункер с нефтью шарахнула. Нас в шлюпке десять человек оказалось. Через огонь плыли, кожа на лице от жара шипит, а тут одно весло лопнуло. Пока другое вставляли, человек руки до костей сжег. Двое особенно сильно страдали. Лейтенанту-артиллеристу глаза выжгло. Он говорит: «Чего мучиться зря?» И пальнул себе в висок. Мы у него хотели наган забрать, но не успели, он его намертво в руке зажал, с ним вместе ко дну пошел. Потом еще один умер, тоже сильно страдал и наган просил.
– Мы лейтенанта за это ругали, — вмешался шкет лет семнадцати. — О нас не подумал, без оружия оставил.
– Ой, не мели ты чушь, Валька! Благодари Бога, что выжил. Наганом воевать собрался.
– Восемь дней плыли. Однажды военный корабль близко прошел, но в тумане нас не заметил. Волнами как начало швырять, едва не перевернуло. Самолеты немецкие два раза пролетали, мы легли и не шевелимся. За мертвых, видать, приняли.
Морячкам сочувствовали, а те вздыхали:
– Немец Ростов взял, на Кавказ идет, войне конца не видно. Недельки две-три позагораем и снова в море.
Отряд укрупнили, создали два новых взвода. Одним командовал сапер Костя Веселков, другим — лейтенант Степан Осокин из батальона морской пехоты. Получилась полноценная рота, да еще специального назначения. Маркину присвоили звание «капитан-лейтенант», и он с гордостью поменял нашивки и потребовал у политрука навести порядок с формой одежды. Однажды, подвыпив, пообещал Фатееву:
– Взвод разведки думаю сколотить. Потянешь взводным?
– Пустые разговоры, Васильич, — отмахнулся помудревший за последнее время Славка. — Кто меня с тремя классами утвердит?
– Если нажму, где надо, утвердят! Думаешь, у меня авторитета мало?
– До краев и выше, — огрызнулся Фатеев, в котором прорывалась прежняя ненужная дерзость.
И пошел по своим делам. Но капитан-лейтенант Маркин уже завелся. Как же, командир отдельной роты, на правах комбата.
– Куда пошел? Стоять.
– Ну, стою, — встал, как положено, Фатеев.
– Много берешь на себя. Борзеешь. Понял?
– Так точно.
– Девку завел. Шляешься с ней, вместо того чтобы с личным составом заниматься. Мне анархисты не нужны. Думаешь, замену не найду?
– Конечно, найдете. Я и ростом для командира разведки не вышел. Вон, Коломеец, гренадер и семь классов образования.
Леонида Коломейца взяли в разведку по распоряжению Маркина. Крепкий, грамотный парень, даже по-немецки немного понимает. Маркин, не слишком вникая в законы разведки, не знал простой вещи — в разведчики берут только добровольцев.
Коломеец был трусоват, это выяснилось в отделении, на первом же занятии. Он испуганно шарахнулся от деревянного ножа, которым отрабатывали приемы, учились отбивать вражеские удары.
– Ты от ножа не бегай, — учил новичка татарин Салиев, служивший в отряде с самого начала и переведенный недавно в разведку. — Лезвие в мясо, как в снег, входит. Не успеешь опомниться, и ты на вертеле…
И смеялся. Такой вот юмор был у Усмана Салиева, смешливого, смелого парня, на которого Фатеев надеялся, как на себя. А Коломеец этого юмора пугался. Он вообще был весь напуганный.
Еще весной бомба с «Юнкерса» рванула на палубе тральщика. У кормовой трехдюймовки ползали с оторванными ногами-руками комендор и наводчик. Все залило кровью, заряжающий, скользя, тащил к орудию очередной снаряд. Пушка, как и положено, продолжала стрелять, а Коломеец, по штату подносчик боеприпасов, скорчившись, лежал в стороне, оцепеневший от страха. Ожидал, когда ахнет новая бомба, и тогда ему точно каюк.
Орудие вело огонь до последнего, пока тральщик не стал тонуть, а Коломеец, надев жилет, лихорадочно бежал к шлюпке. Прикинулся контуженым. В госпитале ему поверили, парня трясло от пережитого страха, с неделю заикался.
Как пострадавшего после контузии, обещали направить в строевую часть штаба, писать бумажки. Но угодил в роту флотского резерва, где некстати попался на глаза Маркину. Узнав, что Коломеец закончил десятилетку и немного говорит по-немецки, командир «Онеги» сжал его широкую кисть и, смеясь, предложил:
– Жми-жми, не стесняйся. О, парень грамотный, крепкий. Где воевал?
– На тральщике, подносчиком боеприпасов на трехдюймовке.
– Коллега. Я тоже артиллерией на тральщике командовал. Вся статья в наш отряд идти.
Леня попытался объяснить, что был контужен и ждет назначения в штаб. Маркин лишь отмахнулся:
– Я сам и ранен, и контужен. Ничего, оклемался, даже по девкам бегаю.
– Не оклемался я. Мне бы еще недельки две отдохнуть.
Но упрямый капитан-лейтенант хлопнул здоровяка Коломейца по плечу:
– У нас отдохнешь, улучшенное питание получать будешь. Все, вопрос решен.
Двадцатилетний Леонид Коломеец, работавший до войны нарядчиком на заводе, смертельно боялся фронта и делал все, чтобы не попасть на боевой корабль. В атлетически сложенном теле мужчины таилась душа мышонка. Слишком ошеломила его война, совсем не похожая на красивые плакаты, где отважные краснофлотцы били из орудий по карикатурным немецким кораблям.
Ждали сражения с немецкими кораблями. Красавец эсминец рассекал волну острым, как нож, форштевнем, а мощные 130-миллиметровые орудия были готовы поразить врага. Большая канонерская лодка, устаревшая и тихоходная, несла в башнях тяжелые шестидюймовые пушки, их 50-килограммовые снаряды были способны проломить любую броню.
Шли сторожевые корабли и минные заградители, сновали противолодочные катера, а впереди колонны уступом шли три тральщика, на одном из которых служил подносчиком снарядов Леня Коломеец. Движение колонны замедляли два грузопассажирских парохода, но флотилия выглядела солидно. Даже Леня Коломеец воспрянул духом, хотя не любил и боялся моря. Поэтому с десятиклассным образованием числился всего лишь подносчиком снарядов. На соседнем тральщике должность начальника артиллерии занимал старший лейтенант Никита Васильевич Маркин.
