Доставили также двадцать автоматов «томпсон», необычного для нашей армии крупного калибра 11,43 миллиметра, к ним прилагались по четыре коробчатых магазина на 20 патронов каждый и диски на полсотни патронов. Автоматы испытали и убедились, что действуют они безотказно.
Часть обмундирования осело в штабе бригады, но претензий Юшину не высказывали. Отряд был одет и обут неплохо.
Слава Фатеев получил два письма. Мать рассказывала, что Сталинград бомбят. Несколько раз немцы сыпали бомбы на судостроительный завод, недалеко от их дома. Живут ничего, выручает огород, на фабрике выдают продуктовые карточки. Мать просила беречь себя. Отца она снова приняла, но вскоре его призвали в армию. Воюет где-то на юге, пришло весной всего одно письмо, и больше никаких известий нет. Может, убили, может, в плен попал.
К известию насчет отца Славка отнесся равнодушно. Они не виделись уже девять лет, даже лицо забылось. Когда мать выгнала его за пьянство, он где-то болтался, сошелся, по слухам, с другой женщиной, та его тоже выгнала. К семье вернулся осенью сорок первого, когда Слава уже воевал.
Второе письмо пришло от соседской девушки Ольги. Они немного встречались перед войной, но дальше поцелуев дело не зашло. Ольга сообщила, что работает на судостроительном заводе, часто вспоминает их дружбу и хочет переписываться.
Славка недовольно фыркнул. Какая там дружба! Проводил пару раз до дома, а потом шел к знакомой вдове. Ольге всего семнадцать лет было, мать за ней следила крепко. Но ответ написал и сообщил, что переписываться не против и также вспоминает их встречи. Собственное письмо, адресованное Ольге, попахивало лицемерием, но не мог же он рассказать о Кате.
Отношения с Катей менялись. С месяц назад ее перевели в штаб бригады делопроизводителем. Девушка грамотная, документы составлять умеет, на машинке печатает хорошо. Ходила она теперь в военной форме, работала допоздна, встречаться стали реже.
Когда Слава рассказывал ей об американцах, показывал подаренный «кольт», Катя лишь кивала в ответ. Будь Слава более проницательным, он бы понял, что Катя не стремится продлить их отношения.
– Может, прогуляемся? — предложил он.
– Мне еще в штаб возвращаться, — отводя глаза, сказала Катя.
– Ну, тогда завтра.
– Не знаю. Работы много.
– Ты чего, Катька? — удивился Слава.
– Ничего. Не видишь, что я устаю?
– Ладно, я пошел.
Рассказал о встрече другу Антону Парфенову, который командовал разведвзводом. На него уже направили представление на звание «младший лейтенант». Но отношения между ними остались прежние, дружеские. Антон на рассказ никак не отреагировал.
– Чего молчишь?
– Правду хочешь знать? — резко спросил Парфенов.
– Какую еще правду?
– Не хочет Катька с тобой встречаться. По слухам, у нее там что-то с лейтенантом Улановым.
– Командир торпедного катера?
– Он самый.
– Что, они живут, значит.
– Я со свечкой не стоял.
– Как же так? — растерялся Славка. — Месяц назад со мной была, спали вместе, о любви говорили. А теперь ей офицер понадобился.
– Не в этом дело. Может, ей интересней с ним или жениться обещал. Уланов, кстати, холостой.
Славка вскочил, хотел немедленно идти к Уланову и разобраться. Понимая, что дело может закончиться скандалом, а то и дракой, Антон кое-как удержал друга.
– Завтра с ясной головой разберешься.
Но утром на базу торпедных катеров Фатеева не пустил часовой.
– Пропуска нет, разворачивайся обратно.
– Я начальник разведки из отряда «Онега». Слышал про такой?
– Может, и слышал, но пропустить не имею права.
Все же вызвал лейтенанта Уланова. Высокий черноволосый парень в замасленном комбинезоне оглядел Фатеева. Понял сразу, что тот пришел разбираться. Едва Славка начал высказывать претензии, он сморщился, как от кислого, и попросил:
– Не надо. Катя сама так решила.
– Выходит, любовь у вас?
– Знаешь, иди по-хорошему. Не будь дураком, — посоветовал лейтенант.
Уланова уже звали:
– Товарищ лейтенант, надо на складе новый аккумулятор получить.
– Ну, получайте.
– Запрос за вашей подписью требуют.
– Я подготовил, — тянул какую-то бумажку матрос в таком же замасленном комбинезоне. — Подпишите.
– Иди, Слава, — уже мягче повторил лейтенант. — Некогда мне. Срочный ремонт, завтра в море уходим. Брось эти пустые разборки, по-моему, все и так ясно.
Катя встреч избегала. Когда Славка пришел к ней второй раз за день, она не выдержала:
– Ну, оставь ты меня в покое.
– Быстро ты друзей меняешь.
– Знаешь, ты либо дурак, либо по-русски не понимаешь. Давай расстанемся по-хорошему. Прости, если что не так, но ко мне не приходи.
Яснее некуда. Слава молча побрел к себе, где его отчитал Маркин.
– Ты что, на службу хрен забил? Кто с молодыми во взводе заниматься будет? На Антона все хочешь взвалить? Не получится.
А теперь оставим в стороне переживания разведчика Славы Фатеева. Я хочу немного коснуться истории.
Лето сорок второго года было исключительно тяжелым временем для нашей страны. Когда Слава получил письмо от матери, немцы бомбили в Сталинграде лишь отдельные объекты, военные заводы и сбрасывали мины в Волгу.
Бомбежка, которая практически уничтожит город, состоится 23 августа 1942 года, жертвами ее станут около 40 тысяч мирного населения. Пали Севастополь, Ростов, ожесточенные бои шли на Дону.
Если взглянуть на карту, где отмечена северная часть советско-германского фронта, то можно увидеть, что хваленая группа армий «Север», использовав как плацдарм Финляндию, сумела продвинуться всего на 70–100 километров. Дальше фашистов не пустили.
Нельзя было пускать. Линия фронта застыла в восьмидесяти километрах от Мурманска, всего ничего осталось до портов Кандалакши и Беломорска. А это уже узкое и извилистое Белое море, по которому потоками шли транспорты с военными грузами — помощь России от союзников.
Часть грузов шла в Мурманск, ближайший от Англии порт. Город немцы непрерывно бомбили, но прорваться к нему так и не смогли. Матросы шли на передовую, обвешанные гранатами и патронными лентами. Говорили так:
– Хрен им в глотку, а не Мурманск!
Ударение по морским правилам на последнем слоге. Мурманск!
