Летчик видел, как по пыльным дорогам, бросая технику, толпами отступают красноармейцы. Его звено снижалось до высоты ста метров. Две пушки и два пулемета на каждом истребителе буквально выкашивали толпу, оставляя десятки, а порой и сотни трупов. Вместе с красноармейцами уходили на восток беженцы. Разницы между гражданскими и военными, когда самолеты ложились на боевой курс, не делалось.
Глупые русские бабы, одетые в рванье, бросали тележки или мешки и садились прямо на обочину, прижимая к себе детей. Точная очередь раскидывала их в разные стороны. 20-миллиметровые снаряды разрывали детские тела на части.
Один из русских мужиков остервенело гнал телегу через поле к лесу. Он стоял, держась за вожжи, нахлестывая лошадь, которая, чувствуя опасность, прибавляла ходу. В телеге сидели две женщины и двое детей. Пилот спикировал, но мужик резко свернул в сторону, и очередь прошла мимо.
На ухабе выбросило одного из детей, но русский не стал его подбирать, зная, что погубит всю семью. Со второго захода пилот «Мессершмитта» сумел попасть в телегу, убитая женщина вывалилась и покатилась по траве.
Летчик был обозлен, предчувствуя, как над ним будут смеяться товарищи. Он снизился до высоты телеграфного столба и ударил сразу из четырех стволов. От телеги полетели деревянные обломки, отвалилось колесо. Вторую женщину с ребенком перехлестнуло очередью, они тоже выпали из телеги.
Лошадь остановилась. Мужик соскочил, наклонился над убитыми или тяжело раненными, подхватил ребенка и скрылся в лесу. Лошадь пилот убивать не стал, она все равно достанется победителям.
Над ним действительно тогда подсмеивались за неумелую стрельбу. Но это был сорок первый год, он только начинал воевать.
Сейчас пилот пытался открыть раскалившийся фонарь кабины, который вело от жара горящего бензина. Он поджаривался заживо, а фонарь заклинило намертво. Пилот нашарил пистолет и несколько раз выстрелил, перебив крепления.
Фонарь отвалился, летчик упал в горящий бензин. Корпус самолета и крыло мешали ему подняться и немедленно убегать. Он прополз по огненной луже, крича от боли в обугленных руках. Когда поднялся, то горел уже весь. Сделав несколько шагов, упал и закрутился, жалея, что выронил пистолет и нельзя застрелиться. Кричать он уже не мог, гортань сожгло нестерпимым жаром.
Небольшой склад боеприпасов на краю взлетной полосы достать не удалось, зато мины легли рядом с полуторатонной цистерной горючего. Одна из них ударила точно в цель. Полная цистерна не взорвалась, но из выбитой крышки взвился огненный язык. Цистерна горела, расстилая пелену дыма.
Мины, упавшие на крышу центральной радиолокационной станции, не пробили ее, но смяли оба локатора, во все стороны торчали обломки решеток.
В ангаре, где ремонтировались поврежденные самолеты, что-то взорвалось, вынесло ворота. Огонь корежил и сминал гофрированные стены. Сразу две пожарные машины пытались потушить огонь и спасти соседний ангар. В четкости действий немцам было не отказать. Волна пены не дала загореться ангару с секретной техникой.
С дальней вышки по зенитной установке, которую захватили десантники, вел огонь пулеметчик. Мешки с песком мешали Славке развернуть ствол и ударить в ответ.
– Ленька, сбрось штук пять мешков справа.
Коломеец заколебался. Зажигательные пули, шипя, пробивали мешковину, разрывные лопались мелкими вспышками. Несколько осколков обожгли Коломейцу руку и щеку. Он шарахнулся в угол окопа.
Паша Юркевич, действуя одной рукой (вторая была прострелена), кое-как стащил один мешок. Фатеев вел огонь по вышке, но ствол упирался в остальные мешки.
– Ленька, а ну полез наверх! Пристрелю!
Коломеец, рослый, неуклюжий, с сумкой для дисков на груди и вещмешком за спиной, перекрестился, сдернул один, другой мешок с песком. Потянулся за третьим. У пулеметчика на вышке был новый «машингевер» МГ-42 со скорострельностью 1200 выстрелов в минуту.
Трассы, хоть и рассеялись из-за большого расстояния, но три штуки угодили в цель. Фатеев услышал характерный треск разрывной пули, удар о металл и крик Коломейца:
– Мамонька, убили…
Парень ворочался на дне окопа, придавленный мешком с песком. Когда стащили мешок, увидели, что сумка разорвана и пробита. Торопливо сбросили сумку, вещмешок, расстегнули бушлат. Защита из одного пустого и двух полных дисков не помогла.
Разрывная пуля завязла, взорвавшись среди жестяных дисков и рядов новеньких желтых патронов. А две обычные пули винтовочного калибра пробили диски и грудь.
Когда разрезали гимнастерку и тельняшку, увидели, как из двух небольших отверстий толчками выбивает темную кровь. Боец попытался произнести еще какие-то слова, но изо рта тоже пошла кровь. Леня Коломеец, несмотря на мужественную внешность, никогда не отличался смелостью. Но погиб он в бою, выполняя приказ. Преодолел страх и заслужил такую фразу в печальном извещении: «Погиб смертью храбрых, защищая Родину».
Фатеев поймал в прицел вышку с часовым, нажал на спуск. Ему показалось, что пулемет взорвался. Ствол и казенник сорвало со станка, хрустнули сломанные пальцы, обожгло плечо. Слава опрокинулся на спину, тяжелый пулемет, который мог разбить голову, валялся рядом, а вокруг творилось непонятное.
Бруствер разлетался на куски. Из разорванных мешков струился песок. Над головой что-то взорвалось, вскрикнул Паша Юркевич, а Фатееву обожгло лицо.
По предательской зенитной точке, которую захватили русские, вела огонь счетверенная 20-миллиметровая установка. Бронебойные, зажигательные и осколочные снаряды вспарывали мешки, смели бруствер, опрокинули пулеметный станок.
Слава и Паша лежали вниз лицом, закрыв головы руками, сверху сыпался песок и обжигали тело мелкие осколки. «Рано или поздно они нас добьют», — думал Фатеев. Ополовиненный мешок свалился рядом, засыпав руку до плеча песком.
Именно в этот момент Слава услышал непонятный далекий звук. Меняя амплитуду, он то звенел, то понижался до тяжелого гула. Треск разрывающихся снарядов мешал понять, что это такое. Двадцатимиллиметровка вдруг оставила их в покое. С полминуты вокруг висела тишина, затем ударили тяжелые орудия. Непонятный звук растворился в грохоте 88-миллиметровок, трескотне зенитных автоматов.
Но Слава уже понял — это летят наши бомбардировщики.
Трое опытных минометчиков знали свое дело. Уже первыми выстрелами они вывели из строя радары на крыше центрального поста наблюдения, хотя само здание оказалось им не по зубам. Затем издырявили и подожгли ремонтный ангар.
Как и ожидали, внутри оказалось достаточно горючего материала: масла в бочках, груды ветоши, остатки бензина в баках, жидкость для промывания деталей. Все это хорошо полыхнуло. Три «Юнкерса-88» и штурмовик-истребитель «Фокке-Вульф-190» сгорели дотла.
Пожар во втором ангаре немцам удалось погасить, но две мины взорвались рядом с новейшим турбореактивным разведчиком АР-234, или, как его чаще называли, «Блиц». Он управлялся одним пилотом, набирал высоту до шестнадцати километров, а скорость 800 километров в час позволяла обходиться без оборонительного вооружения. Зато оптика была установлена первоклассная.
