Напряженные вести приходили из Сталинграда. Город был практически в руках 6-й армии Паулюса, но немецкие дивизии застряли в двухстах метрах от Волги, где бои не прекращались ни днем ни ночью.
Наши войска наносили в Сталинграде непрерывные контрудары. Полк моряков-североморцев, созданный из добровольцев, сражался в центральной части города. В добротных черных куртках и бескозырках с надписью «Северный флот», они атаковали один из главных опорных пунктов — центральный элеватор.
Моряки показали полное презрение к смерти. Шли в атаку с примкнутыми штыками, дрались до последнего, и большинство полегло на берегу под сильным пулеметным огнем. Пленные немцы позже рассказывали, что на элеваторе были установлены около 40 пулеметов.
Награды за авиабазу на этот раз вручали скупо. Слишком тяжелая обстановка складывалась на передовой, а три авиационных полка, принимавших участие в налете, потеряли более двадцати самолетов.
Николай Слобода, возглавлявший диверсионную группу, получил орден Отечественной войны, Слава Фатеев и Паша Юркевич — медали «За отвагу», еще трое-четверо были награждены медалями «За боевые заслуги». Командира отряда Маркина на этот раз обошли. Юшин имел к нему какие-то претензии и брюзгливо выговаривал:
– Ты за подводную лодку сразу два ордена отхватил и очередное звание досрочно. Хватит с тебя, а то избалуем.
Фатееву, еще не оправившемуся от ран, дали отпуск на десять дней. Вечерами встречались с Машей. Как-то раз состоялся разговор о будущей жизни. Оба решили, что поженятся.
– Где только жить после войны будем? — спрашивал Слава. — У меня в Сталинграде не дом, а халупа, да и та в овраг скоро сползет.
– Можно у меня, — предлагала Маша. — Дом просторный, на берегу Суры, кругом лес, грибы, ягоды. На той стороне заливные луга и озера. Рыбалка знаешь какая? Сомы по два пуда попадаются, карась на удочку как сумасшедший клюет.
– Примут твои? — слегка ломался Славка. — У меня за душой, кроме штанов да ботинок, ничего нет.
– Лишь бы дожить. Войне конца-края не видно. Хорошо бы тебе на старшинскую должность перейти. Николай Слобода, твой дружок, небось поможет. Ты ведь три раза уже ранен, заслужил спокойную должность. И по характеру шустрый, справишься.
– Никто меня в старшины не переведет. В разведке опытных ребят раз-два и обчелся. Кто остался? — И перечислял, загибая пальцы: — Антоха Парфенов, Усман Салиев да я. Пашу Юркевича и Андрюху Ступникова взяли, ребята хваткие, но когда еще из них разведчики получатся.
– Да наплевать мне на твою разведку, — вскипала Маша. — Я, может, беременная хожу, а ребенку отец нужен.
– Правда, что ли?
– Пока не знаю. Но долго ли забеременеть? Почти каждый день встречаемся, а ты просто так гулять не хочешь.
– Да и тебе это дело по вкусу.
– Пока молодая, по вкусу. Только мне ведь уже двадцать два, пора о будущей жизни думать. Мои ровесницы в селе еще до войны родили, а кто второго или третьего ребенка завел.
Только со Славой Маша становилась сама собой. Узнал не слишком простую ее жизнь. В семье было трое детей, все девки. Одна совсем чахлая, в девять лет умерла. У старшей сердце больное, толстая, одышкой мучается, хотя от работы не бежит. Но замуж ей не выйти, для здоровых девок парней не хватает, а больная кому нужна.
Году в тридцать пятом отец уехал на заработки в Пензу, там и прижился. Изредка присылал то пятьдесят, то сто рублей, и ни слова, вернется или нет. Потом и деньги перестал высылать.
Через пару лет мать вышла замуж снова. Родились двое мальчишек, опять вроде жизнь налаживаться стала. В сорок первом на второй день войны забрали отчима, а зимой пришла бумага, что он пропал без вести.
– У меня такая же история с отцом, — сказал Слава. — Только я его сильно не жду. Пьяница, бездельник и мать поколачивал.
– У меня отчим хороший был. К нам с сестрой как к родным относился.
– Маша, чего тебя в армию понесло?
– Ты, Славка, городской парень, деревенской жизни не видел. Знаешь, чем я занималась? На поле с утра до ночи гнешься, зимой навоз гребешь да мешки с зерном на горбу таскаешь. А голодуха какая была. Осенью в сорок первом весь хлеб на нужды фронта выгребли. Что успели спрятать, с лебедой мешали, ну, картошка еще спасала. Ко мне наш председатель, лысый боров, привязывался. В теплой конторе будешь сидеть, в чулочках да в кофте нарядной. А сам весь потный, сопит, как хряк. Вот и пошла в военкомат. Здесь себя хоть человеком почувствовала, хотя все начальство ко мне привязывалось, проходу не давало. Даже Юшин, хрен старый.
– Теперь никто не привяжется, — обнимал ее за плечи Славка. — Башку в момент сорву.
Кто Фатеева не знал, мог и ухмыльнуться над малорослым помкомвзвода, обещавшим сорвать кому-то башку. Но орден, две медали и три нашивки за ранения говорили, что он не простой парень.
Война людей меняет. Скажи кто-нибудь года полтора назад, что с легкостью научится он убивать — никогда бы не поверил. А ведь душ двадцать пять германских на счету, если не больше. В последнем бою на Туломе часового на нож взял, тот и не пикнул. Двоих пулеметчиков в упор расстрелял и поджег из захваченного пулемета тяжелый «Юнкерс». За что и медаль получил, хотя рассчитывал на орден.
Иногда всплывали в памяти лица убитых им немцев. Как хрипели перед смертью часовые, которых снимал (проще говоря, резал) Славка во время разведки. Как с ужасом смотрели на него в последние свои секунды оба обреченных пулеметчика на авиабазе, которым было не больше девятнадцати лет.
Ко всему привыкаешь. И к смерти тоже. Но, обнимая подругу, верил, что рано или поздно все кончится. Переживут они чертову войну и уедут жить в дом над рекой Сурой в верховьях Волги.
В это же время озабоченный Юшин возвратился к себе в штаб и приказал вызвать командиров батальонов и отдельных рот. Короткая передышка кончилась, предстояла десантная операция. Соблюдая режим секретности, командир бригады ни слова не сказал о месте, где предстоят боевые действия. Но в воздухе уже висело знакомое всем слово. Остров Кайданова.
Остров был невелик, скалист и мрачен, как окружающее его море в ненастные дни. Когда ветер утихал, исчезали облака и появлялось солнце, море отражало голубое небо, делаясь обманчиво ласковым. В такие дни не верилось, что рядом семидесятая параллель, а за горизонтом, не так далеко отсюда, начинаются полярные льды. Свое название этот неласковый клочок земли (точнее, нагромождение скал) получил в честь одного из полярных капитанов, открывавшего в XVIII веке северные земли.
Западная оконечность острова поднималась неровными утесами, о которые день и ночь бились волны мощного течения, берущего начало где-то далеко на юге. К востоку остров понижался, напоминая припавшего к земле ежа. Спина топорщилась колючими верхушками северных елей и гребнями скал. Посреди острова возвышался давно потухший вулкан.
