— Вода есть? — спросил я.
Опытные пулеметчики таскают с собой запас в бачке или большой фляге. Этот расчет опытным не был. Вода имелась лишь в солдатских фляжках. Я откинул крышку. Так и есть, вода наполовину выкипела, а на ощупь была почти кипяток Торопливо заталкивали комки снега, благо пулемет был выпуска сорок первого года, с широкой крышкой. Фамилия рыжего сержанта была Гоголев. Я приказал ему занять место второго номера, а двум другим номерам набивать побыстрее ленты.
Рыжий, поморгав, осторожно спросил, кто дал такой приказ отстранить его от пулемета. Видимо, он уже успел почувствовать себя командиром подразделения, не последней личностью в роте и подчинялся лично Гладкову. Я проверил затвор пулемета, прицел. Рыжий замолк и вопросов больше не задавал.
Сильная штука пулемет «максим»! Хоть и громоздкий, но с хорошей прицельной дальностью, а тяжелый вес помогал ее держать. Рота двинулась вперед мелкими перебежками, кое-где ползком. Сразу заработал МГ-42, перебравшийся из развалин за расколотую пополам огромную русскую печь. Я нащупывал цель короткими очередями, потом всадил несколько штук длинных. Печь окуталась красной кирпичной пылью.
«Машингевер» замолк, а рота побежала резвее. Закричали даже «ура». Автоматный огонь и винтовочные выстрелы были не так страшны, как смертоносные" трассы МГ-42. Я добил ленту по вспышкам, а пока заряжал следующую, в нашу сторону ударили сразу два пулемета. Знакомый МГ-42 и чешский ручник «зброевка» с магазином сверху.
Рота залегла, а я нащупывал МГ, опять переместившийся в развалины каменного дома. Впервые за долгое время я почувствовал себя действительно нужным.
Стрельбой и в Ростовском училище, а особенно в Ташкенте приходилось заниматься много. Куда-то ушли нервозность и страх перед чужими пулями. Я занимался делом, которому выучил несколько поколений курсантов.
Очереди шли ровно, по 8-10 патронов. Кажется, я снова достал МГ-42, и расчет замолчал. Теперь надо менять свою позицию. Быстрее! Когда я подал эту запоздавшую в горячке команду, третий номер мотнул головой, словно раскланивался, и повалился на спину. Легкий пулемет «зброевка», изготовленный в Чехии братьями-славянами, нашел свою цель.
Красноармеец был убит наповал. Пуля пробила шапку вместе с головой. Мы торопливо уползали прочь, оставив тело в яме-окопе. Пока перебирались на новое место, чертова «зброевка» продолжала вести огонь. На новой позиции с трудом отдышались и перезарядили «максим».
Расчет чешского пулемета прятался за срубом колодца с торчащими бревнами и заваленной колодезной рамой. Толстые бревна неплохо защищали фрицев, но я знал, что «максим» все равно достанет их. Я выпустил целиком ленту, рыжий помощник умело вставил новую.
Огонь с расстояния трехсот метров откалывал уже не щепки, а целые куски бревен. Кое-где образовались дыры, сруб колодца завалился еще сильнее. Главное, оба фрицевских пулемета молчали, а рота обстреляла вражеские позиции с флангов.
Из-за сруба поднялись оба пулеметчика и побежали прочь. Я дал еще очередь, но стрелять мешали наступающие бойцы. Я выпустил остаток ленты по уходящему легкому вездеходу и нескольким фигурам в серо-голубых шинелях, мелькавших уже далеко.
Покатили «максим» вслед за ротой. Там еще хлопали отдельные выстрелы, но бой, кажется, закончился. Хотелось убедиться в точности своей стрельбы. За расколотой печью среди груды стреляных гильз обнаружили труп немецкого пулеметчика, убитого двумя пулями в лицо. В училище я неплохо изучил знаки различия германских сухопутных войск. По характерным погонам с серебристой окантовкой и такому же блестящему квадрату угадал, что это унтер-офицер, видимо, командир пулеметного расчета.
— Офицер? — спрашивали меня.
— Нет, унтер. Бывалый, гад. Вон медаль за зимнюю кампанию. С сорок первого воюет.
Еще два трупа и разбитый пулемет МГ-42 нашли в развалинах дома. Судя по пулевым ранениям, это была наша работа. Кто-то из славян сгоряча швырнул гранату, добивая расчет, и разворотил пулемет, который я хотел захватить в качестве трофея.
Сруб колодца был раскрошен и издырявлен насквозь, утоптанный снег пропитался кровью, но «зброевку» успели подобрать до нашего прихода бойцы, которые вбежали на позиции первыми. В роте появились немецкие автоматы, кожаные сапоги, немного короче наших. Их снимали от жадности. Впереди еще холодные зимние ночи, а такие сапоги хороши для весны и осени. Лучше валенок обуви не найдешь. Мы ведь в отличие от немцев часто ночевали зимой прямо в окопах.
Рыжий сержант, обшаривая уже вывернутые карманы, ругался вовсю. Кроме металлической расчески в футляре и ополовиненной пачки сигарет, ничего не нашел. Он хотел непременно заиметь часы, но разве поспеешь за пехотой с нашим тяжелым «максимом»! Свое раздражение решил выместить на мне:
— Хорошо стреляли, товарищ лейтенант. Четыре ленты, тысяча штук патронов и три трупа.
Может, прозвучит хвастливо, но я был доволен своей стрельбой. За количеством не гнался. Главное, заставил умолкнуть немецкие пулеметы и дал возможность атаковать нашим ребятам. Но подковырка рыжего сержанта меня задела:
— Гоголев, значит, фамилия? Громкая… если увижу еще раз, как в канаве прячешься и в небо палишь, рядовым ко мне во взвод пойдешь.
— Извините, но я лично командиру роты подчиняюсь и прикомандирован к вам временно.
Его пихнул в бок третий номер:
— Не дури, Петька! Товарищ лейтенант два пулеметных расчета выбил, а ты дохлых фрицев считать взялся!
— Не мы одни стреляли, — бурчал Гоголев, — один пулемет вообще гранатой взорвали.
В общем, подпортил мне рыжий настроение.
Рота собиралась вместе. Перевязывали раненых, обсуждали бой. Капитан Гладков похвалил меня за меткую стрельбу и попросил (или приказал) побыть до вечера во главе расчета «максима». Я вяло ответил «есть» и приказал Гоголеву срочно почистить пулемет, а третьему номеру раздобыть воды.
Деревня, где еще продолжался бой, находилась от нас дальше, чем я рассчитывал. Оставалось еще Около километра. Значит, снова наступать. Помкомвзвода Никита Пинчук принес мне консервов, хлеба, трофейного рома в плоской пол-литровой фляжке. Сообщил, что во взводе погибли двое, а человек девять ранены. Готовятся к эвакуации.
Усталый, словно побитый, я спохватился, что забыл про взвод. Пошел, дожевывая кусок хлеба. Яша Звонарев, хвативший рома как следует, обнял меня, пожаловался, что убили земляка. Обошел раненых, настроение испортилось еще сильнее. По крайней мере, трое из девяти были ранены смертельно. У одного разворотило бок разрывной пулей, два человека получили по нескольку пуль в живот и ноги.
— Вот так, — подошел ко мне Антон Чепелев. — А у меня погибших семь человек, не считая раненых.
Выпили с ним еще. Антоха рассказал мне случай, на который я не знал, как и реагировать. Дрянной случай. Двое немцев с ручным пулеметом «зброевка» убегали от колодца. Их кинулись преследовать несколько человек, но лейтенант Иванцов, отогнав остальных, побежал вслед сам. Один из пулеметчиков выстрелил в него из пистолета, но промахнулся. Тогда Иванцов дал длинную очередь. Немец с пистолетом упал, а второй, бросив пулемет, поднял руки.
