Дверь закрылась. В замке повернулся ключ. Лязгнул засов. Но они побывали в крепости и даже оставили там троянского коня.
— Что мы узнали?
— Трудно сказать. — Люк Дэвис пожал плечами. — Мы попали в дом крупного игрока, но меня смутила обстановка — обычная русская квартира. Никаких следов роскоши, богатства. Если речь идет о большой сделке, как утверждает Лоусон, то каков мотив? Скажу одно: она поседела в лесу, когда ей было двадцать.
— Разве эмоциональный стресс может стать причиной поседения?
— Думаю, что да, но точно не знаю.
— Значит, закончили?
— Да. Будем догонять наших.
Кэти кивнула и, достав телефон, набрала номер Лоусона. Доложить сейчас? Нет, можно позже. Она не стала хвалить напарника, расписывать его достоинства, изобретательность и ловкость — в конце концов у него было всего полминуты, чтобы поставить подслушивающее устройство. Ей показалось, что Лоусон в любом случае не запрыгает от радости. Лучше не терять время и поспешить в Варшаву.
Кэти села за руль, а Люк развернул карту.
* * *
Судя по указателю, до таможенного поста осталось два километра.
Почти до самого конца, прежде чем принять неизбежное и пристроиться к хвосту ползущей неторопливо очереди, они спорили, решая, не стоит ли взять вправо или влево и поискать объезд. В итоге сошлись на том, что иного варианта, кроме М13, нет. Расстелив на коленях карту, Моленков провел пальцем по линии границы и негромко выругался. Дорог не было, а вот речушек хватало, и форсировать их сейчас, когда они вышли из берегов, было бы безумием. Леса выглядели внушительно даже на карте.
Свои шансы они упустили раньше, когда не свернули ни на юг, к Климово, ни на север, к Сватску.
Поначалу вытянувшиеся на сотни метров машины двигались, пусть и медленно, но потом очередь замерла.
Моленкова бил кашель. Яшкин выглянул в окно. Стекла были подняты, но вонь отработанных газов все равно просачивалась внутрь. Маленький «полонез» оказался между тяжелыми грузовиками, беспрерывно выдыхавшими порции сизого тумана. Во рту пересохло, першило в горле.
Есть ли у белорусских пограничников современные детекторы для сканирования пересекающих территорию страны автомобилей? Есть ли у них приборы, фиксирующие радиоактивное излучение? Яшкин полагал, что нет, а Моленков просто не знал. Взвесив «за» и «против», решили рискнуть: Беларусь — отсталая страна, ее экономика застряла на уровне начала прошлого века, а раз так, то никаких устройств для обнаружения плутония в защищенной боеголовке у них нет.
И еще одно обстоятельство не давало Яшкину покоя. Наверное, если бы они проскочили к таможенному пункту с ходу, он не придал бы ему значения, но чем дольше тянулось ожидание, тем сильнее одолевало его беспокойство. В армии это называлось «человеческим фактором». Напыщенный, раздувающийся от сознания собственной важности служака не только проверит документы, но и обязательно пожелает обыскать машину. Яшкин понимал, что ничего такого может и не случиться, что он сам себя пугает, но тревога разрасталась.
Подав машину на несколько метров вперед и глядя перед собой на мерцающие впереди задние огни и плывущие мимо ветрового стекла облачка выхлопов, он поделился своим беспокойством с Моленковым.
— Я к тому, что она ведь даже не спрятана, а едва прикрыта. Вот и скажи мне, что нам делать. В конце концов ты столько лет прослужил замполитом и сам был чванливым, мелким бюрократом, не имеющим иного статуса, кроме того, что дает мундир.
Слушая его, Моленков усмехнулся и, справившись с очередным приступом кашля, покачал головой.
— А на себя взглянуть со стороны не пробовал? Или ты был каким-то другим?
Яшкин поднял руки.
— Так что будем делать?
С минуту Моленков молчал, задумчиво морща лоб и постукивая пальцем по подбородку. Когда же он поджал наконец губу, Яшкин понял — решение есть.
— Ты прав. Форма.
— Не темни. Ты о чем?
— Идиот, ты же сам сказал, что статус определяет форма. Чиновник превращается в ничто, когда снимает форму.
— Но нас ведь он встретит в форме. Таможенники, что наши, что белорусские, на работе всегда в форме и ради нас с тобой оголяться не станут.
— Но у нас тоже есть форма. Мы взяли ее, толком не зная, зачем, но давай попробуем. Только вот что. Разговаривать буду я, а ты молчи.
Они проехали еще немного и снова остановились. Яшкин снял ногу с педали газа.
— Переодеваемся полностью?
— Да. И медали не прячь.
— Ладно, — усмехнулся Яшкин и выключил двигатель. — Какой же я дурак! Кто еще способен понять менталитет таможенной крысы, как не бывший замполит?
Они выбрались из машины, размялись. Моленков снова закашлялся. Забрав из машины мундиры, они отошли в сторонку, в тень, и, не обращая внимания на моросящий дождь, переоделись. Очередь сдвинулась, и стоящие за «полонезом» грузовики отчаянно сигналили.
— Ну, как я выгляжу? — спросил Моленков.
— Отлично. Образец мелкого бюрократа.
Моленков в шутку ткнул его кулаком в грудь, и Яшкин едва не согнулся от боли. Позади них свистели, кричали, сигналили и матерились. Собрав в охапку одежду, они вернулись в машину и быстро догнали ушедших вперед. Переключая передачу, Яшкин услышал, как звякнули глуховато медали. А вот мундир сидел плохо, словно его хозяин усох на пару размеров. На Моленкове форма выглядела не лучше, но расстраивать друга он не стал.
— Помнишь, какую власть имела когда-то эта форма? — спросил Моленков.
Яшкин кивнул.
— За год до увольнения ко мне привели сержанта. Его поймали у 12-го участка с тремя печатными машинками, которые он собирался вынести через брешь в ограждении. Парень стащил не радиоактивные материалы, не план расположения складов, не техническое описание секретного устройства, а всего лишь три печатных машинки. Бедняга так испугался меня и моего мундира, что обмочился со страху Я приказал ему вернуть машинки на место и влепил пару нарядов в караул на северный периметр, где, как ты знаешь, всегда холоднее. Он чуть не расплакался от благодарности и все пытался что-то сказать. Если б не солдаты, которые его привели, наверное, хлопнулся бы на колени. Вот такова сила этой формы.
— А мне как-то пришлось разговаривать с одним спецом по взрывчатке. Мужик подвыпил на вечеринке и принялся всем рассказывать, что мы отстали от американцев лет на десять, что боеголовки не обслуживаются должным образом из-за нехватки средств и многие могут даже не сработать в нужный момент. Я отчитал его по первое число — за «пораженческое настроение», «распространение лжи» и все такое. Он стоял передо мной, сжавшись от ужаса. Думал, что я отправлю его в лагерь. Я два раза был у него в гостях. Наши жены считались подругами. Заводить дело означало бы брать на себя кучу хлопот: писать рапорты в Москву, проводить расследование, снимать показания со свидетелей. Когда я сказал ему идти домой и впредь держать язык за зубами, с этим придурком случился обморок. Фамилию его называть не стану, но в Арзамасе-16 он был одним из лучших специалистов, и заменить его было бы трудно. Из кабинета беднягу выносили на руках. Такова власть мундира.
