Все эти факторы наличествуют сейчас в паре Ноябрь — «объект». Угроза, гуманное отношение и изоляция, невозможность переменить ситуацию коренным образом, то есть взять и уйти, образно выражаясь, к залитым солнцем вершинам. Короче говоря, ваш человек, мистер Лоусон, видит в Ройвене Вайсберге фигуру более значимую, чем вы.
Сидевшая за рулем Кэти Дженнингс увела микроавтобус с площади. Лоусону понравилось услышанное, но виду он не подал.
— Ваш человек, разумеется, опытный, хорошо подготовленный, мотивированный офицер. Осмелюсь, однако, предположить, что к данной ситуации он может оказаться неготовым. Факторы стресса чрезвычайно высоки, а мотивация ослаблена вследствие отсутствия регулярного контакта с нами. Нам следует…
— Короче.
— Постараюсь, мистер Лоусон. Ваш агент вступил в своего рода сговор со своим противником, а это и есть классический симптом стокгольмского синдрома. Будущее видится ему не с точки зрения полицейского, а с точки зрения этого самого противника. Жертва, как мы с вами выяснили, становится восприимчивой к потребностям обидчика.
— И вы пришли к такому заключению на основе наблюдения с расстояния в сотню ярдов? Вам это рассказал язык тела? — Лоусон саркастически усмехнулся.
— Да. Агент не может сейчас оставить «объект» — как избитая женщина не может оставить жестокого супруга. Более всего ваш человек боится сейчас утратить единственную позитивную связь. Он отрицает объективную реальность. Все просто.
Шринкс, похоже, боялся его. Посмотрев в зеркало, он увидел на лице девушки выражение с трудом подавляемой злости. Сидевший рядом с ней Дэвис тоже изо всех сил старался не взорваться. Оба определенно ненавидели его. Он расположился позади, места перед ним занимали Багси, Стрелок, Шринкс и багаж. Лоусон вытянул ноги. Автобус катился вниз от площади, удаляясь от уютного старинного городка в сторону однообразных бетонных строений.
— Весьма полезная информация. Хотите, чтобы я упомянул о вас в донесении?
— Я всего лишь пытаюсь делать свою работу, мистер Лоусон. Мы ведь приближаемся к развязке, не так ли? И чем ближе, тем сильнее стресс. В его положении с таким стрессом справиться нелегко.
— В ближайшее время, Шринкс, стресс испытают все, — бодро заметил Лоусон. — Это я вам гарантирую. Струны натянутся до предела, до разрыва, и каждая сыграет свою партию.
* * *
Моленков облизал губы. Молчать больше не было сил.
— Где мы сейчас? В чернобыльской зоне?
— Я знаю то же, что и ты.
В этот день им предстояло проехать от Гомеля до Пинска. Один из самых длинных перегонов. По карте выходило примерно триста шестьдесят пять километров. Трассе М13 Яшкин предпочел боковые дороги, уходившие дальше на юг. Та, по которой они ехали сейчас, проходила по узкому мосту через Припять. По обе стороны от дороги лежали невозделанные поля, редкие леса и застывшие, заболоченные озера. От прежних деревень почти не осталось следа. Взрыв ядерного реактора случился через два года после смерти жены Моленкова и за год до смерти его сына.
— Я мало знаю о Чернобыле. Только то, что заражению подверглась зона к северу от станции, что зона отчуждения весьма велика и что радиоактивное заражение продержится еще сотни лет. А…
— А уровень радиации в Чернобыле, который находится южнее, достигает 1,21 миллирентгена, что в сто раз выше естественного фона.
— Оказывается, и ты что-то знаешь.
— Я знаю, что заболеваемость раком щитовидной железы в зоне превышает средний показатель на две тысячи процентов, что врожденные дефекты отмечаются здесь в два с половиной раза чаще, а случаи лейкемии — ровно в два. Здесь выпадали зараженные осадки. Я разговаривал однажды с коллегой из Белоруссии, и он сказал, что российские территории заражению не подверглись, потому что наша авиация распылила специальный реагент, вызвавший преждевременные дожди. Ну, достаточно?
Моленков насупился. В голове его давно бродили самые разные мысли. Дождь хлестал по крыше и стекал струями по стеклу. «Дворники» трудились вовсю. Над дорогой, медленно, сонно махая крыльями, пролетел аист.
— Так вот куда оно дошло, — пробормотал Моленков.
— Что дошло?
— Не притворяйся, будто не понимаешь. Заражение.
— Ну да, дошло.
— А будет ли этому конец? Или оно останется навсегда?
— Смотри в карту.
Моленков тяжело вздохнул. Решение созревало постепенно, но он не знал, как выразить то, к чему пришел. Яшкин, старый друг, сосед, сослуживец, партнер в совместном предприятии, смотрел на дорогу и явно не желал помогать.
— Мы с тобой работали там, где это оружие создается. Мы знаем, что если его когда-либо применят, радиация распространится на куда большие территории, отравит и воздух, и землю. Я прав?
— Нет, не прав. Обе стороны придерживаются стратегии «гарантированного взаимного уничтожения». В таких условиях вопрос о применении ядерного оружия снимается окончательно. Это и есть гарантия от ядерной войны: мы их, они нас. Применить такое оружие равнозначно самоубийству.
Решение пришло. Моленков вдруг понял, что должен сказать и как поступить, и судорожно вздохнул. Мысли снова и снова возвращались к тому, что лежало в багажнике, под брезентом. При желании он мог бы обернуться, протянуть руку и потрогать ее. Мог бы сбросить брезент, взять отвертку, вывернуть шурупы, открыть контейнер и, прикоснувшись к ней, ощутить живое, пульсирующее, жуткое тепло. Ничего этого он, разумеется, не сделал, но по спине все равно прошел холодок.
— Та штука, которую мы везем и собираемся продать, принесет такую же беду.
— Прекрати, Моленков. Ты несешь чушь.
— Она — зло.
— Чего ты хочешь?
— Я не хочу в этом участвовать.
— Мне-то какое дело?
— А ты хочешь?
— Ты слишком поздно спохватился.
— Останови машину.
Яшкин даже не пошевелился. Не потянулся к ключу зажигания или рычагу переключения передач. Не прижал педаль тормоза. «Полонез» все так же бежал по дороге с неизменной скоростью — пятьдесят километров в час.
— Останови! — крикнул Моленков. — Развернись! Мы должны вернуться!
— Хочешь вернуться — ради Бога, — спокойно сказал Яшкин. — Выходи. А я поеду дальше. Один.
— В одиночку ты не сможешь. Сил не хватит.
— Я поеду дальше. С тобой или без тебя.
— Подумай о жене. Давай вернемся вместе.
Рука слетела с руля. Машина дернулась и сбавила ход. Яшкин вдавил педаль тормоза и, наклонившись, распахнул дверцу, потом схватил сумку Моленкова и швырнул ему на колени. Сорвал висевшую на крючке форму и бросил на сумку.
Моленков выбрался из машины и сразу же ступил в лужу. Вода моментально просочилась в ботинки. В лицо ударил дождь. Он посмотрел вправо — лес с одной стороны, озеро с другой. Посмотрел влево — домишко. Но над трубой не вился дымок, и окна зияли пустыми глазницами.
