В горле пересохло. Больше всего Шринкс расстроился из-за того, что его эмоциональный порыв не возымел на Лоусона ни малейшего эффекта, совершенно его не тронул. Ни угроз — «ну, приятель, больше вы с нами работать не будете», — ни успокоительных заверений — «давайте-ка сядем, выговоримся и посмотрим, как нам дальше быть» — не последовало. Ничего. Лоусон молча смотрел сквозь него, словно ничего не видел и ничего не слышал.
Шринкс обратился за поддержкой к другим, но все только отводили глаза. Потом Люк Дэвис взял за руку Кэти и потянул за собой. Похоже, Дэвису не было до происходящего ровным счетом никакого дела.
* * *
Люк крепко сжал ее руку.
— Можешь придумать что-нибудь полезное, что можно сделать прямо сейчас?
— Нет.
— А где бы ты хотела сейчас оказаться?
— Где угодно, только не здесь.
— Вот туда мы и отправляемся.
— Почему?
— Потому что здесь попахивает провалом. Очень сильно попахивает.
— В запахах я разбираюсь. Как и любой констебль. Был такой случай. Старушка пропала, и никто не видел ее целый месяц. Никто и не доложил. Спохватились только тогда, когда пошел запашок. Пришлось ломать дверь. Мы были первыми, если не считать крыс и червяков.
— Идем. — Он потянул ее за собой.
Она уперлась.
— По-твоему, это достаточно веская причина?
Он вздохнул, потом выпалил:
— Держаться подальше от неудачника — это только часть программы. Другая — быть с тобой.
Она широко открыла глаза и насмешливо улыбнулась. Ему нравился ее рот — никакой помады и множество мелких вен на губах. Кэти не ответила, но упираться больше не стала. Он провел ладонью по темно-рыжим вихрам, благодаря которым выделялся в любой толпе. Большого опыта в общении с женщинами у него не было. В Сараево он сошелся с американкой по имени Федерика, но та связь диктовалась скорее соображениями удобства. Были и другие, женщины и девушки, работавшие в ДВБ, знакомство с которыми включало кино и ужин, но ничего такого, что предполагало бы продолжение. Дэвис достал из кармана мобильный и поднял повыше, чтобы его увидели Деннис, Эдриан или Шринкс.
Они шли по разбитой трактором лесной дороге, не зная, куда приведет колея. Где-то далеко впереди пронзительно завывала бензопила. Кэти ничего не говорила, но позволяла ему держать ее за руку.
Солнце опустилось, птицы притихли, и их шаги приглушал сырой грунт. С обеих сторон проселок обступали деревья, березы и сосны. Иногда, когда на них падали лучи, они как будто вспыхивали и оживали, но чаще отступали в тень, словно оберегая какие-то свои секреты. Когда-то здесь жила та женщина. Дэвис помнил картину в кухне, фотографию, на которой она, с белыми, как снег, волосами, держала на руках ребенка. Будь он один, вдалеке от всех, наверно бы испугался, но с Кэти Дженнингс ему было не страшно. Она молчала, но продолжала улыбаться — не усмехаться, а улыбаться, — и в этой ее улыбке было что-то авантюрное, бесшабашное.
— Скажи что-нибудь.
— Я думаю о Лоусоне.
— Лоусон — мерзавец. Он…
— Позволь закончить. Так вот… Я никогда не бывала в вашем заведении, только стояла однажды на тротуаре, под окнами. Но я представляю, как он входит, и все, кто там есть, поворачиваются и смотрят на него. Все знают, что он провалил операцию. Я не мстительна, Люк, но признаюсь, когда думаю об этом, мне хочется смеяться. Как он переживет такое унижение?
— Не знаю. Ему же подсказывали, советовали, но он никого не желал слушать. Ну и вот… погорел.
— Думаю, попытается как-то оправдаться.
— Но только без меня. Я вместе с ним идти ко дну не намерен.
Она нахмурилась. Улыбка исчезла.
— Ничто не вечно. Верно, Люк?
Он понял, что она имеет в виду.
— У тебя все впереди. И там тебя ничто не держит. Собрала вещички и ушла.
— Верно.
— Кто знает, может, ты еще попадешь в такое место, о котором и не думала. Такое случается. Может, тебе там понравится. Может, ты еще встретишь кого-то.
Она сжала его пальцы.
Дорога уводила их дальше и дальше.
Телефоны молчали. Никто не звонил.
А потом они оказались рядом с железной дорогой. Люк Дэвис ощутил смерть. Она обступала плотной стеной, как деревья. Солнце скользнуло вниз, тени вытянулись, но Кэти держала его за руку.
— Может, вернемся? — спросил он.
— Не хочу об этом даже думать.
* * *
Дверь открылась еще до того, как она успела среагировать на стук.
Она подняла голову. И попыталась вспомнить, когда директор появлялся здесь, в кабинете Кристофера Лоусона, в последний раз — то ли два, то ли три месяца назад.
— Здравствуйте.
— Люси, да? Здравствуйте.
— Думаю, мне не надо напоминать, что мистер Лоусон в отъезде и…
— Не надо.
Так зачем же он все-таки пришел? Стол, за которым сидела Люси, служил своего рода барьером, блокировавшим вход в кабинет шефа. Никто не мог проскользнуть скрытно мимо и ворваться к мистеру Лоусону Привратницей и защитницей она служила более двадцати лет.
— Чем могу помочь, сэр?
Директор подошел к окну. Ее начальника, мистера Лоусона, может быть, и недолюбливали, а то и откровенно ненавидели на всех этажах ДВБ, но влияние его никто отрицать не мог. Из окна, у которого остановился директор, открывался вид на реку и набережную Миллбанк. Взгляд его, скользнув по Темзе, остановился на башенках Парламента.
— Я разговаривал с ним сегодня утром. — Директор повернулся и посмотрел на нее.
— Разговаривали?
— Да. По безопасной линии.
— А вот я не разговаривала с ним с тех пор, как он уехал. Уже пять дней. Хотите кофе?
— Спасибо. Не откажусь.
Люси поднялась и шагнула к стоявшему за спиной электрическому чайнику. Придется воспользоваться личной чашкой мистера Лоусона, той, что со спаниелем.
— Видите ли, сказал он немного.
— Вот как?
— Я ожидал большего… каких-нибудь подробностей. Но он только ответил на мои вопросы. Сухо и коротко.
Она положила в чашку две ложечки «нескафе», достала молоко из маленького холодильника.
— Я предложил прислать кавалерию. Понимаете? Он там, на берегу Буга. С одной стороны лес, с другой — Беларусь. Команда у него небольшая, профессионалов мало. Я спросил, когда, по его мнению, это может случиться, и он ответил, что в ближайшие часы. Вот я и спросил, не требуется ли ему поддержка.
Чайник закипел. Люси налила воды. Взяла пакет с молоком, вопросительно взглянула на гостя. Тот кивнул. Она помешала ложечкой и подала чашку директору. Тот старомодно склонил голову в знак благодарности.
