«Золотых монет царской чеканки на 108 525 рублей. 705 золотых изделий, многие из которых с драгоценными камнями. Чистые бланки паспортов царского образца, семь заполненных паспортов, в том числе на имя Я.М. Свердлова и его родственников. Кроме того, царских денег на сумму 750 тысяч рублей».
А теперь вспомним сообщение германского посольства об обитателях Кремля, просящих заграничные паспорта и переводящих в швейцарские банки значительные денежные средства, и тогда станет ясно, что это были за обитатели.
Так что дыма без огня не бывает. Один из большевистских вождей Ешуа Мовшович Свердлов на поверку оказался то ли взяточником, то ли коррупционером — ведь все эти монеты, деньги и драгоценности откуда-то взялись и как-то попали в личный сейф главы большевистского государства. Не говоря уже о паспортах, одно это является верным признаком того, что Свердлову было наплевать и на пролетариат, и на трудовое крестьянство, как, впрочем, и на своих соратников.
Нет никаких сомнений, что, как только у стен Москвы показался бы первый казачий разъезд, человек с партийной кличкой Макс, он же Малыш, Андрей и Махровый, открыл бы свой неприметный сейф, побросал бы его содержимое в чемодан и рванул бы туда, где не требуют партийных характеристик, а интересуются лишь размером банковского счета.
Но история распорядилась по-своему, и в марте 1919-го Свердлов отошел в мир иной. Похоронили его со всеми почестями у Кремлевской стены. А человек, у которого еще не зажили раны и которого он, быть может, чуть было не отправил на тот свет, выступая на траурном митинге, совершенно искренне сказал, что память о Свердлове будет служить символом преданности революционера своему делу.
Что касается дела Фанни Каплан, то после расстрела ее дело не было закрыто, больше того, оно получило № 2162, и работа над ним продолжалась.
Помните показания Степана Гиля, в которых он говорил, что стрелявшая женщина бросила ему под ноги револьвер и скрылась в толпе. Так вот во время следственного эксперимента, который был проведен 2 сентября, Гиль вспомнил, что этот злосчастный браунинг ногой отбросил под машину. Когда приехали чекисты, браунинга под машиной не было — он бесследно исчез.
И тоща ведущий это дело Кингисепп придумал потрясающий по своей простоте ход: в «Известиях» напечатали обращение к нашедшему браунинг человеку с просьбой вернуть оружие в ВЧК. Самое странное, публикация сработала, и уже на следующий день к Кингисеппу явился рабочий Александр Кузнецов, который передал следователю браунинг № 150489 и обойму с четырьмя патронами. В тот же день он подал в ВЧК письменное заявление:
«Довожу до сведения ВЧК, что во время покушения я присутствовал и принимал самое активное участие в расследовании на месте покушения. Когда товарищ Ленин выходил с завода, я находился неподалеку от него. Услышав выстрелы, я протискался через публику и добрался до автомобиля, на котором приехал Ленин.
Там я увидел такую картину: Ленин уже лежал на земле, а около его ног валялся брошенный револьвер, из которого были сделаны предательские выстрелы. При виде этой картины я сильно взволновался и, поднявши браунинг, бросился преследовать ту женщину, которая сделала покушение. Вместе с другими товарищами мне удалось ее задержать.
Всего было сделано 3 выстрела, потому что в обойме осталось 4 патрона. Все это время браунинг находился у меня на груди, и я прошу ВЧК оставить его при мне».
Так где же, в конце концов, лежал револьвер: под машиной, как утверждает Гиль, или рядом с упавшим после выстрела Лениным, как говорит Кузнецов? Деталь немаловажная, но ликвидировать разночтения в показаниях этих очевидце так и не удалось.
Далее... Если около Ленина нашли револьвер, из которого в него стреляли, то что за браунинг обнаружили в портфеле Каплан? Не могла же она из одного стрелять, а другой носить просто так. Непонятно также, почему Кингисепп не провел дактилоскопическую экспертизу, ведь если бы отпечатки пальцев Каплан нашли на револьвере, брошенном под ноги Ленина, — это одно, а если только на том, который лежал в портфеле,—это совсем другое. Не могу не напомнить и о том, что выстрелов было три, а гильз — четыре. Тайна четвертой гильзы так и осталась нераскрытой.
А куда девалась пуля, шторой была ранена Мария Попова? В деле есть справка санитарного отдела ВЧК о том, что Попова имеет сквозное ранение локтевого сустава левой руки, но нет ни слова о том, извлекли ли пулю из сустава, а если нет, то искали ли ее на месте покушения, нашли ли и сравнивали ли с другими пулями из обоймы браунинга.
Что это — непрофессионализм следователей или что-то другое? А чего стоят действия чекистов по реализации указания Сверлова в поиске «следов наймитов англичан и французов»! В ночь на 1 сентября 1918 года они арестовали британского посланника Роберта Локкарта, еще одного англичанина по фамилии Хикс и посадили в их камеру тогда еще живую Фанни Каплан.
«В шесть утра в камеру ввели женщину, — вспоминал несколько позже Локкарт. — Она была одета в черное платье. Черные волосы, неподвижно устремленные глаза обведены черными кругами. Бесцветное лицо с ярко выраженными еврейскими чертами было непривлекательным. Ей мото быть от 20 до 35 лет.
Мы догадались, что это была Каплан. Несомненно, чекисты надеялись, что она подаст нам какой-то знак. Ее спокойствие было неестественно. Она подошла к окну и стала смотреть в него, облокотясь подбородком на руку. И так она оставалась без движения, не говоря ни слова, видимо покорившись судьбе, пока за ней не пришли часовые и не увели ее».
Итак, англичан своими сообщниками Фаня не признала. Но кто же тогда подготовил и организовал покушение? Не могла же Каплан быть террористкой-одиночкой! И хотя она стояла на своем, уверяя, что стреляла «по собственному убеждению», следователи были убеждены, что Каплан не могла обойтись без помощи какой-то организации. К тому же они не могли не учитывать прямое указание Сверлова повесить это дело на правых эсеров.
И что вы думаете, ведь повесили! То, что не удалось в 1918-м, удалось в 1922-м. Именно тогда состоялся грандиозный судебный процесс над лидерами правых эсеров: тогда на скамье подсудимых оказалось тридцать четыре руководителя этой партии.
Провокация, измена и предательство в те времена были настолько обычным явлением, что людей, совершавших эти мерзкие поступки, не только не осуждали, но зачастую считали доблестными рыцарями революции. Одним из таких перевертышей был Григорий Семенов, который в 1918-м руководил боевой эсеровской группой, а потом был перевербован чекистами: ему предложили, формально оставаясь эсером, работать на ЧК. Самой большой его «заслугой» стало издание брошюры «Военная и боевая работа партии социалистов-революционеров за 1917—1918 годы». Эта брошюра и легла в основу обвинений, предъявленных руководителям партии.
Посчитав, что одного свидетеля будет маловато, чекисты подключили к делу еще одного члена боевой группы — Лидию Коноплеву, которая тоже была завербована в ЧК и тоже тайно вступила в большевистскую партию.
И Семенов, и Коноплева утверждали, что именно они, по поручению руководства партии правых эсеров, организовали покушение на Ленина, что среди исполнителей были Каплан, Коноплева, Федоров и Усов, что в Ленина стреляла Каплан, что ей были выданы отравленные пули и что во время митинга на заводе Михельсона ей помогал «хороший боевик» Василий Новиков, который на несколько секунд задержал выходящую из дверей толпу и тем самым дал возможность стрелять без помех.
