Вот так-то... Князь бережет своих агентов, не хочет подвергать их опасности и считает, что они куда больше узнают от Циолковского. В Москву сведения доставлены из надежного источника и надежными людьми, адрес и пароль названы начальником разведки Добровольческой армии. Что должны делать в этой ситуации сотрудники ЧК? Одни скажут, что по законам военного времени Циолковского надо немедленно арестовать, другие — установить наблюдение и организовать засаду. Так как среди чекистов были не только костоломы, но и вполне образованные люди, с арестом решили не спешить, а устроить Циолковскому углубленную проверку.
Начали с того, что, как ни трудно в это поверить, покопались в карманах князя. Открытие было ошеломляющим: имя Циолковского значилось в записной книжке Галицына-Рарюкова.
— Как оно туда попало? — размышляли чекисты. — Знакомы они не были, это точно. Значит, кто-то это имя назвал. Но кто, зачем? Где скромный калужский учитель и где князь? Циолковский — резидент? Едва ли. Руководитель повстанческих отрядов? Сомнительно. Хотя авторитет Циолковского велик, к его словам прислушиваются. Все знают, что он не раз выступал с осуждением Гражданской войны, к тому же категорический противник смертной казни. Вожди учат, что революции без крови не бывает, а он призывает прекратить кровопролитие. Но раз он против крови, значит, против революции — это аксиома! В 1918-м был членом Социалистической академии общественных наук, но после присланного туда проекта идеального общественного строя его же коллеги поспешили от идеалиста избавиться, уведомив его об этом и прекратив выплату жалованья.
Так что старик он не простой, дно там может быть и двойное, и тройное, поэтому без проверки не обойтись. Кто был автором коварного, подлого и бесчеловечного сценария проверки, установить не удалось, скорее всего, это был плод коллективного творчества, но то, что Циолковский остался жив и не был расстрелян, — самое настоящее чудо. Суть сценария была в подставе: чекистский разведчик Молоков, он же Кучеренко, должен был изображать деникинского офицера, а комиссар Поль — в нужный момент арестовать Циолковского.
Отчет Молокова, длинный и путаный, сохранился полностью, но он написан так безграмотно, что вместо «я сказал», «он сказал» я переведу его в форму диалога. Итак, отчет разведчика Молокова:
«14 ноября вместе т. Полем я выехал в Калугу. 16 ноября отправился по указанному адресу на Коровинскую, 61. Стучусь. Отворяет молодая женщина, завернувшаяся в плед.
— Здесь живет Циолковский? — спросил я.
— Да, здесь.
— Можно его видеть?
— Пожалуйста, проходите. Я сейчас скажу.
Иду за ней по коридору. Входим в помещение. Небольшая комната, справа лестница наверх.
— Как о вас сказать Циолковскому?
— Скажите, что я Образцов.
— Папа, вас хочет видеть господин Образцов, — довольно громко выкрикнула женщина.
— Сейчас, — послышался голос старика. — Я не одет. Впрочем, зови его сюда.
Поднимаюсь наверх. Навстречу, несколько сгорбившись, выходит мужчина среднего роста. Темные волосы с большой проседью и борода лопаткой. Правда, без очков, но с чуть заметными следами от них на носу. Он на ходу подвязывает веревкой старое пальто, которое надел поверх теплого нижнего белья.
— Я — Образцов, — рекомендуюсь я и добавляю данный мне пароль: — Федоров — Киев.
— Я плохо слышу. Сейчас возьму трубку.
Берет слуховую трубку и вставляет в левое ухо. Я ему говорю:
— Федоров — Киев.
— Как? — удивленно восклицает он. — Вы Федоров?
— Нет. Я — Образцов, но прибыл из Киева.
— A-а, так вы, значит, знаете Федорова. Рад вас видеть, садитесь, — похлопал он меня по плечу. — У меня холодно. Но я сейчас затоплю печку, потеплеет, и тогда мы поговорим.
Пока он растапливает печку, я осматриваю комнату. Она небольшая, в два окна на реку, по стенам жестяные модели дирижаблей в разрезе, на столах и полках книги, брошюры, рукописи, на одном из столов электрическая машина, а рядом с ней станок для работ по жести.
Затопив печку, Циолковский усаживается поближе, берет слуховую трубку и начинает говорить:
— Итак, вы знаете Федорова и интересуетесь воздухоплаванием. С удовольствием поговорю с вами и сообщу все, что вас интересует.
—Благодарю вас. Я, конечно, интересуюсь воздухоплаванием как делом, имеющим большое будущее в жизни человечества, но в данное время у меня другая миссия. Я послан из Киева начальником разведывательного пункта князем Галицыным-Рарюковым с тем, чтобы получить нужные сведения о Восточном фронте, о тех намерениях и задачах, которые думают предпринять на нем большевики. От вас я должен получить указания, к кому я могу обратиться в Москве, чтобы добыть нужные мне сведения.
— Я вас не совсем понимаю. Я ученый, интересуюсь наукой, в частности воздухоплаванием, политических же сведений дать вам не могу, ибо стою далеко от политики. А связи с Москвой у меня если и были, то чисто делового характера, главным образом по изобретению дирижабля. Если хотите, покажу переписку, которую я вел.
— Спасибо. Но мне нужны адреса лиц, которые стоят близко к интересующему меня вопросу, так как это очень важно для нашего дела в борьбе с большевиками.
— Я очень сожалею, что не могу вам помочь, и удивляюсь, как вас могли послать ко мне с таким странным делом.
— Я сам поражен и глубоко возмущен, что меня послали сюда. Перед отправкой я пошел к князю и в приемной встретил Федорова, который сказал, что для вас есть большой важности дело и дал пароль.
— Неужели все это устроил Федоров? Я всегда думал, что он легкомысленный человек. Помимо переписки по поводу моего дирижабля, я с ним никогда ничего не имел. И лично его никогда не видел. Насколько мне известно, во время войны он был офицером-летчиком. Как хоть он живет?
— Хорошо. Мы там не голодаем, не холодаем и недостатка ни в чем не испытываем. Не то что здесь...
— Да, это проблема, — вздохнул он. — Теоретически с социалистическими идеалами я согласен, но на практике с большевиками расхожусь, и в данное время ничего не имею против монархии, лишь бы миновали ужасы голодной и холодной жизни. А бесконечные аресты! Конечно же, они возмутительны. Я ведь был членом Социалистической академии, но теперь вышел. Мне даже предлагали переехать в Москву, но я отказался. А жизнь в республике не налаживается потому, что всем управляет молодежь, не имеющая ни опыта, ни знаний.
Вскоре подали чай. Пошел разговор о ситуации на фронте, о помощи, оказываемой белогвардейцам англичанами, о дирижабле грузоподъемностью в 600 человек, который он предложил построить советскому правительству, причем в сугубо мирных целях.
Когда я собрался уходить, он проводил меня до двери и, похлопав по плечу, пожелал успехов и тихо добавил:
— Не забывайте, что мы считаем вас своими спасителями.
