После Февральской революции русские солдаты потребовали отправки на родину, но французское командование не желало оголять фланги. Тогда русские бригады подняли восстание. По ним открыли артиллерийский огонь. После пятидневного обстрела, когда было убито несколько сотен человек, восстание было подавлено. Часть солдат бросили в тюрьмы, а часть отправили на каторжные работы в Северную Африку.
В этой-то непростой ситуации Инесса Арманд занялась освобождением солдат из тюрем и возвращением их на родину. Одной с таким делом не справиться, поэтому в качестве помощников она взяла Дмитрия Мануильского и Якова Давтяна. Если с Мануильским она познакомилась во время учебы в Сорбонне, то Давтяна знала как представителя российского Красного Креста, работавшего в годы войны в Брюсселе, а потом вместе с ней в губсовнархозе.
Так как Европа еще не остыла от войны и железные дороги были разрушены, немногочисленная советская делегация выбрала морской путь. До Дюнкерка добрались благополучно, хотя море все время штормило, а их старенький пароход от усталости и безысходности время от времени норовил пойти на дно. На торжественную встречу и дружеские объятия советские посланники не рассчитывали, но то, что их ожидало, превзошло самые неприятные предвидения: делегацию тут же окружили полицейские, затолкали в крытый грузовик и куда-то увезли. Лишь после того, как Инесса пригрозила голодовкой и международным скандалом, режим был смягчен и ей разрешили связаться с Москвой. Инесса побежала на почту и, сознательно не пользуясь шифром, отправила взволнованную телеграмму:
«С момента нашего приезда с нас не спускают глаз. Без сопровождения мы не можем выходить за пределы виллы, где нас поселили. Не будучи в состоянии вступить в контакт с нашими соотечественниками, мы не можем принять ни одного посетителя».
И все же Инесса вырвалась за пределы виллы, зафрахтовала пароход «Дюмон Дюрвилль» и отправила на родину первую тысячу русских солдат. На этом же пароходе вернулась и она. И очень вовремя! В Москве ее ждало новое назначение, Ильич утвердил ее заведующей Женским отделом ЦК РКП (б). С одной стороны, это назначение Инессу обрадовало, теперь она чуть ли не каждый день виделась с Лениным, а с другой—уж очень странным делом пришлось ей заниматься. В соответствии с учением Маркса нужно было убедить всех женщин России в том, что их главная задача не забота о семье, а классовая борьба, что домашний труд вот-вот отомрет, что вместо касгрюль и корыт появятся общественные кухни, столовые и прачечные, что воспитание детей на себя возьмут детские сады и ясли. А что касается любви, то она должна быть свободной, настолько свободной, что ее следует рассматривать как свободу выбора партнера, и не больше.
Надо ли говорить, какое неприятие в обществе вызвали эти идеи! Но Инесса моталась по фабрикам и заводам, выступала на митингах и собраниях, писала статьи и фельетоны и, в конце концов, свалилась с ног, причем в самом прямом смысле слова. В феврале 1920-го обеспокоенный Ленин посылает ей записку:
«Дорогой друг! Итак, доктор говорит, воспаление легких. Надо архиосторожной быть. Непременно заставьте дочерей звонить мне (12—4) ежедневно. Напишите откровенно, чего не хватает? Есть ли дрова? Кто топит? Есть ли пища? Кто готовит? Компрессы кто ставит? Вы уклоняетесь от ответов — это нехорошо. Ответьте хоть здесь же, на этом листке. По всем пунктам. Выздоравливайте! Ваш Ленин. Починен ли телефон?»
Но Ленин на этом не успокаивается. Он понимает, что ни компрессы, ни дрова здоровье Инессе не вернут, нужно более серьезное, санаторное лечение. И он пишет ей новое, умоляющетревожное письмо:
«Дорогой друг! Грустно очень было узнать, что Вы перестали и недовольны работой. Не могу ли помочь Вам, устроив в санатории? Если не нравится в санаторию, не поехать ли на юг? К Серго на Кавказ? Серго Орджоникидзе устроит отдых, солнце, хорошую работу. Он там власть. Подумайте об этом. Крепко, крепко жму руку. Ваш Ленин».
Сидеть без дела Инесса не могла ни минуты, а бабские митинги ей осточертели, и тогда она решила: займусь собой!
Не исключено, что рокового решения ехать на Кавказ она так бы и не приняла, о себе Инесса беспокоилась мало, но вот младший сын Андрей расхворался основательно, и помочь ему мог только горный воздух.
«Еду!»—решила Инесса и сообщила об этом Ленину. Ильич тут же озаботился организацией этой поездки.
ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО ЖЕНЩИНЫ
Пока шли согласования и сборы, Инесса не сидела без дела и участвовала практически во всех более или менее значимых заседаниях Совнаркома. И вот однажды, после одного такого ночного заседания, она шла по коридору бок о бок с всемогущим главой ВЧК Дзержинским. Они были так увлечены незавершенным обсуждением какого-то важного вопроса, что не замечали, как много народу их обгоняет. И вдруг они почти одновременно прильнули к окну!
— Боже мой! — как-то по-бабьи ойкнула Инесса. — Вы посмотрите. Нет, вы только посмотрите! — тормошила она Дзержинского. — Это же не восход, а что-то непостижимое, божественное. Оранжевая середина, зеленоватые края и пурпурные лучи. Я такой восход видела только раз в жизни. И знаете, где? В Поронине. Тогда мы с Владимиром Ильичом много гуляли, лазали по горам и даже создали «партию прогулистов». И вот однажды, на рассвете, увидели нечто подобное, — кивнула она за окно. — Красота-а-а...
—Не красота, а красотища! — теребя бородку, мечтательно улыбнулся Дзержинский. — А я такой рассвет видел в Сибири. Меня туда сослали на вечное поселение, но мне сибирский климат не понравился, и я оттуда бежал. И вот однажды, ночью, у костра... Мой проводник услышал подозрительный шорох и огонь быстренько затоптал. Не успел я как следует проморгаться, как вершины сопок вспыхнули вот таким же пурпурным светом. А в Поронине, как вы, наверное, помните, я бывал наездами, в «партии прогулистов» не состоял, тем более что вскоре оказался в Варшавской цитадели, а потом и в Орловском централе.
— Помню, Феликс Эдмундович, я все помню, — не отрывала глаз от окна Инесса. — Я даже помню, как на похоронах Лауры и Поля Лафарг переводила на французский, а Владимир Ильич...
— Стоп! — остановил ее Дзержинский. — Мне нужна ваша помощь. Да-да, — заметив ее удивленный взгляд, с нажимом продолжал Дзержинский. — Мне нужен человек, который бы не только знал пару-тройку иностранных языков, но, кроме того, имел опыт жизни за границей. Вы меня понимаете? Манеры, привычки, поведение...
— Чтобы в любом обществе мог сойти за своего? Чтобы по манере одеваться, говорить и вести себя за столом никто не догадался, что он приехал из России?
— От вас ничего не скроешь, — покорно склонил голову Дзержинский. — Но этот человек должен быть абсолютно надежным товарищем и преданным делу революции коммунистом.
— Надежный и преданный, — покусывая губы, задумчиво произнесла Инесса. — Ручаться, как за себя, конечно, не могу, но... Есть у меня такой человек, вместе с ним я занималась возвращением на родину солдат Русского экспедиционного корпуса. Умен, находчив, ловок, сметлив, за словом в карман не лезет, но и лишнего не скажет. К тому же, откровенно красив, женщины таких любят. В обществе — душа компании. Ну, и что для вас немаловажно, в тюрьмах сидел, эмигрантского хлеба наелся досыта, в партии с 1905-го.
