– Знаете, дорогая Виола, у балетных, почти у всех, крайне
несчастливая личная жизнь. Посудите сами. В юношеские годы, когда все
подыскивают себе пару, мы днями стоим у станка, шлифуем технику. Репетиция –
спектакль – репетиция. Тренаж – премьера – тренаж, иногда гастроли. Вращаешься
в очень узком кругу, видишь только одни и те же знакомые лица. Чтобы пойти в
гости, времени просто не хватает. Значит, супруга надо искать среди своих. Но
наши мальчики… – Она махнула рукой. – Горе, а не мужчины, да и половину из них
с натяжкой можно отнести к сильному полу. В балетных кругах широко распространен
гомосексуализм. Иногда, впрочем, девочки находят мужа, не имеющего отношения к
артистам. Но, как правило, из этих семей ничего хорошего не выходит. Родить
ребенка можно себе позволить только после выхода на пенсию, в тридцать пять, не
раньше.
– Почему?
– Беременность длится девять месяцев, и около года надо
потом восстанавливаться. Причем это не у всех получается. Вот и приходится
выбирать между любовью и профессией… Конечно, понимаю, как мне повезло с
Антоном, но сейчас, по-моему, не совсем уместно говорить о бракосочетании,
когда в семье похороны предстоят… – Она откинула назад свои роскошные волосы.
Я фальшиво вздохнула и сказала:
– К сожалению, Антон не слишком откровенен с вами.
– Что имеете в виду?
– Первого апреля этого года он зарегистрировал брак с
гражданкой Новосельцевой, и вам надеяться не на что.
Ксения вспыхнула так, что слезы выступили у нее на глазах.
– Откуда узнали и зачем надо мной издеваетесь?
– И не думала даже смеяться, – идиотничала я. – А сведения
точные, из загса, вот спросите его, когда придет!
Ксюша покрылась синеватыми пятнами.
– Ну и что хотите за молчание? Сразу предупреждаю, бешеных
денег нет. Тысячу? Две? Впрочем, это предел.
– О чем вы?
– Хватит! – топнула ногой балерина. – Прекратите.
Великолепно знаете, что я – Новосельцева, и явились шантажировать.
– Вот уж совершенно не собиралась требовать у вас никаких
денег, да и за что? – абсолютно искренно ответила я. – Просто интересно стало:
свадьба была, а всем говорите, что гражданская жена. Обычно женщины наоборот
делают.
Внезапно Ксюша рухнула на диван и сжала ладонями голову.
– Как все надоело. Господи, до жути, устала я. Говорите
быстро, сколько? Вот, тысяча есть, возьмите…
И она принялась судорожно вытаскивать из роскошного кошелька
зеленые бумажки.
– Берите, берите, только имейте в виду, плачу один раз. А
расскажете Антону… Может, и к лучшему…
– Как это? – оторопела я. – Он что, не знает о женитьбе?
Ксюша захохотала, слезы цепочкой покатились по ее худому
лицу с четко выступающими скулами.
– Надоело, боже, все надоело, не могу, отстаньте…
Она принялась мотать роскошной гривой волос. Банкноты с
портретами американских президентов разлетелись по ковру.
– Уходите, – твердила Ксюша, – убирайтесь! Вас наняли
следить за мной? Убирайтесь…
Крик перешел в горькие, отчаянные рыдания. Я аккуратно
собрала доллары, положила их в кошелек Ксении и сказала:
– Не порите чушь! Лучше быстро говорите, куда дели
результаты анализов Никиты.
– О господи, – простонала Ксюша, – русским языком объясняю,
ничего не видела!
– А доктор Кисин утверждает обратное.
– Я с ним незнакома.
– Он говорит – передал бумаги Ксении, жене брата Альбины.
– Никогда не представляюсь женой! Никогда, поверьте. И зачем
мне результаты чужого обследования?
– Врете много. Доктора в глаза не видали, документы тоже,
Антону – не жена, и вообще он и слыхать не слыхивал о женитьбе на вас… Только
кто же тогда зарегистрировал брак первого апреля?
Ксения напряглась:
– Ну очень сложно объяснить.
– Зато мне все понятно, – неожиданно выпалила я. – Узнали от
онколога, что Никита выздоровел.
– А он был болен? – тихо поинтересовалась Ксюша.
– Вот эти примочки оставьте для следователя, – фыркнула я. –
Великолепно знали: у Соловьева рак.
– Нет, – потрясение покачала головой Ксюша. – Впервые слышу.
– Да ладно. Давно в курсе, поэтому и поспешили расписаться с
Антоном, чтобы иметь право на деньги. Тоша вроде не от мира сего, но черт его
знает, как поступит, если получит капитал.
– Глупости, – взвизгнула Ксюша. – Бред сивой коровы!
– Кобылы, – поправила я.
– Что?
– Бред сивой кобылы, а не коровы…
Ксюша закусила губу, потом спокойно сказала:
– Все понятно, вы – ненормальная, сбежали из психушки. По
вас поднадзорная палата плачет!
– А вас ждет не дождется камера смертников Бутырского
изолятора, есть там такое милое местечко в Пугачевской башне.
– Почему? – оторопела Ксюша.
– Потому что вы – безжалостная убийца. Сначала подстроили
автомобильную аварию и убрали Веру. Потом отравили Никиту и сумели свалить все
подозрения на Альбину. И ведь как хитро придумали, вроде вам от кончины
Соловьевых никакой выгоды: гражданская жена никаких прав на имущество не имеет.
Но брак-то оформили по всем законам!
– Ты с дуба упала, идиотка, – прошептала Ксюша, зеленея на
глазах, – в первый раз такую чушь слышу.
Я взяла телефон.
– Куда ты звонишь?
– В милицию, следователю Куприну, пусть приедет и сам
разберется, что к чему!
– Не надо, пожалуйста, не надо…
– Если ты никого не убивала, то и бояться нечего, – отрезала
я, тыча пальцем в кнопки.
– Но тогда придется рассказать Антону обо всем, – заплакала
Ксюша.
– Об убийстве?
– Да нет, о свадьбе!
– Хочешь сказать, что он не знает о бракосочетании?
– Именно.
– Однако, – ехидно пропела я, – ты внесла его в зал
регистрации в глубоком наркозе? Или он был в состоянии гипнотического транса?
