Раз правоохранительные органы оказались неспособными противостоять военным мятежникам, а армия перешла на сторону аморального диктатора и под его руководством совершила государственный переворот, значит, народ не просто может, а должен вооружаться и завоевать свою свободу с оружием в руках. Народ вправе восстать против тирании!
– Да кто ты такой, чтобы говорить от имени народа?! – забарабанил кулаком о кафедру прокурор.
– Адвокат Карлос Мануэль де Сеспедес и мулат-погонщик Антонио Масео начинали свою освободительную борьбу никому не известными. А теперь о героях слагают легенды, их имена – знамя нашей борьбы! – с огнем в глазах отвечал подсудимый. – Мы продолжаем святую войну с колониализмом, только теперь это война с зависимостью несколько иного рода. Мы не видим интервентов. Оккупация вершится на их деньги руками кубинской военщины, которая убивает патриотов в угоду своим хозяевам и за бесценок отдает им кубинскую землю. Наши мужчины превращаются в рабов, а женщины – в проституток.
Моих друзей расстреляли американскими пулями. Пусть мы погибнем, но наше окровавленное знамя поднимут те, кто идет за нами, те, кто не имеет ничего, кроме достоинства. Кто не продаст свою честь, потому что ей нет цены. А значит, мы куда богаче тех, кто продал свою душу, довольствуясь подачками со стола презирающих их янки. Гринго относятся к Батисте, как к легавому псу с острыми клыками, но человек сознательно делает свой выбор, даже когда становится собакой.
Наше военное поражение не предотвратит победы революции! Победа или смерть! История меня оправдает!
… Приговор был суров – пятнадцать лет тюрьмы. Суд над молодым Кастро вызвал огромное волнение в народе. Итогом процесса стала безграничная симпатия к Фиделю и солидарность с повстанцами. Поражение штурмовавших военные казармы обернулось их безоговорочной политической победой.
– Этот Фидель правильно сделал, что начал мятеж с Баямо и Сантьяго.
[42]
Первая война за независимость тоже начиналась в провинции Ориенте, – обсуждали под сенью кастильских фасадов последние новости гаванские старики.
– Все равно у этого адвокатишки с улицы Техадильо ничего не вышло. Он в тюрьме на острове Пинос, – злорадствовали плантаторы.
– Его надо было убить до суда. Теперь у него есть имя. А имя убить нельзя, – делился своими мыслями с Джанкано Мейер Лански. – Его смерть превратит его в мученика. А кровью мучеников поливают идеи.
– Помиловать узников тюрьмы «Пресидио Модело»! – требовали верующие-католики, обсыпая Батисту проклятиями за избиение своего кардинала Артеагу, ходатайствовавшего за Кастро.
– Свободу Фиделю Кастро! – орали на многотысячных манифестациях студенты Гаванского университета.
– Ты должен его отпустить, – убеждала своего мужа Марта Батиста, которой приснился ужасный сон, как студенты растерзали ее Фульхенсио, а над ней надругались.
[43]
Батиста слегка успокоился только в конце 1954 года, когда организовал и выиграл с помощью своих хозяев фарс, названный президентскими выборами, что были призваны подтвердить легитимность его полномочий. Все прошло достаточно гладко и абсолютно безальтернативно. Сэм Джанкано курировал приезд на Кубу тогда еще вице-президента США Ричарда Никсона и шефа ЦРУ Аллена Даллеса. Американцы поздравили своего «союзника», попросили немного сократить карательные меры против оппозиции, но при этом заверили Батисту в продолжении субсидирования его армии.
На радостях Батиста все-таки провозгласил полную амнистию. Джанкано посоветовал диктатору выпустить Кастро. На воле его будет легче убить. Батиста не возражал.
Братья Кастро, как считал Батиста, представляли собой гораздо меньшую опасность, чем низвергнутый им президент Прио Сокаррас, у которого были деньги. Только деньги, по мнению Фульхенсио, обладали абсолютной ликвидностью и были способны вдохновить на войну с ним ленивый народ, а главное – вооружить этих голодранцев. Страшны были потерявшие власть сподвижники свергнутого президента – бывшие министры, чиновники, служба безопасности и приближенные коммерсанты – вот кто представлял реальную угрозу его безграничной власти на Кубе. Но Лански, как попугай, твердил одно и то же – Сокаррас под контролем. Да, возможно, этот надутый индюк под контролем, но не у Лански и Сэма Джанкано, а у Вито Джановезе. Прио, находясь вроде бы в стороне от борьбы за президентское кресло, финансирует всех этих бунтовщиков – революционных студентов, «ортодоксов», террористов «Тройного А» и кастровское «Движение 26 июля». Это он виноват в нестабильности режима.
– Возможно, ты и прав и Вито водит нас за нос, – соглашался с диктатором Лански, но лишь наполовину. – Нов это верится с трудом. Вито стабильность нужна не меньше, чем нам, а он не такой дурак, чтобы искать лучшего взамен хорошему. Ладно, мы уберем всех, кроме Сокарраса. Так мы не нарушим пакта с Вито, а значит, не развяжем бойню между семьями в Нью-Йорке. Обезопасим себя. Доволен?
– Договорились. – Ввиду безвыходности Батиста принял предложение короля гемблинга. Оно было подкреплено вручением кубинскому другу документов на владение отелем «Националь» на набережной Малекон. Батиста расцвел и тут же забыл обо всех своих внутренних проблемах и разногласиях с покровителями.
* * *
Тем временем Мирта Диас Баларт, ставшая в 1948 году законной женой Фиделя, не предполагала, что выпуск на свободу ее супруга и отца ее первенца – вопрос практически уже решенный.
Она тщетно пыталась добиться свидания с любимым в тюрьме «Пресидио Модело». Запрещение на посещения осужденного исходило не от властей, а от родственников. Также безответны были ее просьбы к дяде употребить все свое влияние на вызволение дорогого ей, но неприятного ее семье узника.
Ее дядя, будучи министром внутренних дел, безусловно, мог походатайствовать перед диктатором о том, чтобы политзаключенному скостили срок или, к примеру, чтобы условия его содержания несколько смягчили. Однако он не стал этого делать по причине, далекой от разнополюсных политических взглядов с Каудильо.
[44]
Своего родственничка министр считал не Каудильо, а Кабальо
[45]
и, зная о его похождениях на стороне, мечтал о расторжении порочащих их благородное семейство родственных уз.
